Еще один день. Станислав Вторушин
сухой колючий ветерок сразу заставил застегнуть пальто на все пуговицы и поплотнее прикрыть грудь шарфом. Сибирская погода резко отличалась от поволжской.
Шагая от самолета к аэровокзалу, Роман Иванович невзначай замедлил шаг: почудилось, что услышал свою фамилию. Он остановился, прислушиваясь. Над аэродромом звучно гремел динамик. Передавали объявления о посадке на очередной рейс и о контроле вещей, подлежащих досмотру. И вдруг вслед за этим раздалось: «Прибывший рейсом 218 товарищ Остудин, на выходе из аэровокзала вас ждет “Волга» номер…” – И снова: – «Прибывший рейсом 218 товарищ Остудин…»
Когда самолет снижался, Остудин смотрел в иллюминатор на паутину городских улиц и думал: «Где-то здесь моя Ленина, шестьдесят восемь?» Сверху город гляделся лабиринтом, в котором и с нитью Ариадны не разобраться. Одним боком он жался к реке и был покрыт сизоватой дымкой, отчего казался погрузившимся в полумглу. Слегка улыбнувшись, Остудин вспомнил школьное: «А зачем дворянину география? На то извозчик есть». Интересно, долго ли придется ждать такси? Как здесь с транспортом? – все время вертелось в голове. И вот тебе – пожалуйста, персональная машина… Неплохо живут геологи.
Шофер долго и внимательно разглядывал его, кивнув на чемоданчик, спросил про вещи. А когда узнал, что все свои вещи новый начальник экспедиции держит в руках, широко улыбнулся. По дороге в объединение он без умолку расхваливал здешние кедровники и грибные места, из чего Остудин понял, что лучшей земли, чем Сибирь, нет на свете. Еще больше растрогался, когда батуринская секретарша, встав из-за стола, сказала:
– Проходите, Роман Иванович, Захар Федорович вас ждет.
Она сама открыла первую дверь кабинета и, пропустив Остудина, осторожно притворила ее.
В кабинетах начальников областного значения Остудину приходилось бывать нечасто. В них ходили те, кто по служебному положению стоял над ним. Зато по телевизору и в кино он видел таких кабинетов множество. Одинаковые до мелочей, более приспособленные для совещаний, чем для сосредоточенной работы, служебные монстры. Огромный двухтумбовый стол, вплотную к нему буквой «Т» стол узкий, длинный, блестящий, как полированный паркет. Тесно приткнутые к нему прямоспинные стулья. Справа, как войдешь, обычно размещается книжный шкаф, где в подчеркнутой строгости стоят труды нынешних вождей. Сочинения прошлых, как и их авторы, по сложившейся традиции в перечень обязательной литературы не входят. В семье Остудиных эти шкафы шутливо окрестили «интеллектуальными яслями». Сидит ответственный работник, руководит. Истощится у него умственная торбочка, подойдет к шкафу, полистает бессмертные сочинения, подсыплет в торбочку идейного овсеца и снова станет поражать слушателей заемными, истертыми истинами. Они уже надоели всем, в том числе и тем, кто их изрекает. Затертые истины превращаются в догму, а догма отупляет ум человека. По этой причине Остудин не любил ни общие слова, ни политзанятия, от которых сводило скукой рот. И больше всего не хотел, чтобы его новый начальник походил на идеологического вождя.
В