Враг за Гималаями. Николай Чадович
душа. Ты готов?
– Да, пастырь, – впервые Арджуна произнёс это прозвище без тени иронии.
– Я ничего не хочу, – молвил я ему прямо в ухо.
– Я ничего не хочу, – послушно повторил он.
– Ещё! Проникновеннее!
– Я ничего не хочу! Я ничего не хочу! Я ни-че-го не хо-чу!
Когда эта исступлённая мольба заставила притихнуть даже вражеское войско, я остановил его:
– Достаточно. А теперь скажи: у меня нет привязанностей.
– Нет привязанностей, нет привязанностей, нет привязанностей… – эхом повторил он.
– Этот мир всего лишь сон. Повторяй!
– Всего лишь сон, всего лишь сон, всего лишь сон…
– Но я должен действовать, поскольку продолжаю пребывать в цепях кармы.
– Должен действовать, должен действовать, должен действовать…
– Ну так действуй! – Я изо всей силы хлопнул его по плечу. – Труби в сигнальную раковину! Хватай свой лук! Поражай стрелами кауравов, ведь это не люди, а всего лишь кошмарные видения твоего сна!
Арджуна встал, ещё более бледный, чем обычно, и с безумными глазами – и затрубил в огромную морскую раковину, носившую собственное имя Девадатта, Дар богов.
В ответ ему на левом фланге взвыла раковина Бхимы – Паунда, Сахарный Тростник, а на правом раковина Накулы – Сугхоша, Сладкозвучная. Затем армия пандавов издала громоподобный боевой клич, от которого слоны присели на задние ноги.
Ещё минуту назад стрелы мелькали в воздухе, как проворные рыбешки, охотящиеся на стрекоз, а сейчас они хлынули потоком, словно идущий на нерест косяк, и наконечник каждой из них – то серповидный, то зазубренный, то бритвообразный, то похожий на зуб телёнка, то на кабанье ухо, то на стрекало, – прежде чем поразить врага, успевал ярко блеснуть на солнце.
Сам Арджуна метал стрелы из своей гондивы с необычайной быстротой и ловкостью, так что каждая последующая в полёте почти догоняла предыдущую.
Не остались в долгу и кауравы. Несколько точно нацеленных тяжелых дротиков поразили нашу колесницу, и мне пришлось проявить всю сноровку, чтобы прикрыть щитом Арджуну и самого себя.
День, ещё не успев разгореться, быстро угасал в тучах пыли, поднятой атакующей кавалерией и контратакующими слонами.
Грохот схватки на какое-то мгновение распугал даже стервятников, как крылатых, так и клыкастых.
Так началось великое сражение на поле Куру, – называемом иначе полем Дхармы, то есть закона, – по упорству, длительности и количеству жертв не имевшее себе равных вплоть до новейшего времени. Пандавам и кауравам предстояло истреблять друг друга восемнадцать суток подряд, причём схватка продолжалась и в темноте, при свете факелов.
Таким образом, мой расчёт оправдался. Кровь, которая неминуемо пролилась бы на просторах Передней Азии и Европы, была остановлена кровью, затопившей Декан.
Хочу лишь добавить, что всё, сказанное мной Арджуне, было чистейшей импровизацией,