Туманность Ориона. Андрей Ливадный
обратно. Лепестки носовой брони сомкнулись, и внушительных размеров корабль, протаранивший своим носом броню вакуум-створа, уже не выглядел чем-то осмысленным, совершенным, словно его покинула некая душа, сущность, придававшая глянцевито-черному аппарату ту самую неприятную схожесть с живым существом.
Возможно, удаляющаяся по темному коридору биомеханическая форма, облитая аурой силового поля, и являлась той сущностью, содержала волю, которая управляла действиями Фага? Или то был всего лишь обыкновенный исполнительный агрегат, исторгнутый и собранный для некой определенной цели?
Ответ на этот вопрос, вероятно, крылся где-то в глубинах старого, покинутого космического корабля, куда как раз и лежал путь этого создания.
Возвращение в реальность показалось Вадиму до крайности болезненным.
Все тело горело, будто его долго поливали кипятком.
Он открыл глаза.
Откуда-то сверху и сбоку пробивался тусклый красноватый свет.
События последних минут перед беспамятством всплыли в его голове чередой резких визуальных образов – он вспомнил вспышку гиперперехода, мельтешение звезд на оживших экранах и этот странный, похожий на полураспустившуюся розу корабль, который стремительно атаковал его, даже не удосужившись предпринять какую-либо попытку контакта.
«Фрайг… Как теперь выбираться-то…» – подумал он, еще не вполне осознавая, что за красная мгла плавает вокруг и откуда над креслом пилота взялась эта полупрозрачная, покрытая сеткой трещин вогнутость?..
Он попытался пошевелиться, внутренне страшась, ожидая ощутить, кроме этого непонятного, назойливого жжения, еще и какую-нибудь резкую боль, от сломанных ребер, например, потому что помнил: садануло его крепко, но…
Реальность медленно, капля за каплей проникла, просочилась в его разум, войдя меж дрожащих, наполовину смеженных век, и вот тут Вадим испытал первое потрясение.
На нем не было скафандра.
Он понял, что не сидит в кресле пилот-ложемента, безвольно повиснув на страховочных ремнях, а лежит в какой-то ванне с жестким пластиковым дном, наполовину наполненной дурно пахнущей жидкостью, и вогнутая, подернутая сеткой трещин полупрозрачная плоскость над головой – это не кровеносный узор век, сквозь который пробивается яркий свет звезды, – нет… его глаза широко открыты, колпак настоящий, продавленный чем-то тяжелым, а красное, сумеречное сияние проникает извне, просачиваясь сквозь уродливую дыру в полупрозрачном своде непонятного агрегата.
Он инстинктивно дернулся и услышал, как что-то чавкнуло, отпуская его.
Подняв руку, Вадим ощутил холодный пластик. Под пальцы попался острый, зазубренный край дыры. Жидкость, в которую было погружено его тело, воняла приторно-васильковыми флюидами тлена… Она всколыхнулась, прохладной волной обняла горло, вызывая рефлекторный удушливый спазм.
Ударом кулака он вышиб преграду над своей головой; треснутый пластик разлетелся, разнося шелест падающих на