Сделай шаг. Эстель Маскейм
отца, как будто это он виноват и сам открыл для нее бутылку. А затем расслабляется, вздыхает и кивает, глядя на меня карими глазами.
Я поднимаюсь и тяну ее за руку. Наши пальцы переплетены. У нее теплые ладони, некоторые ногти сломаны, она в последнее время не особо следит за маникюром. Папа смотрит на меня с благодарностью, однако глаза полны стыда, даже вины. Я машу ему свободной рукой и веду маму из гостиной по коридору в спальню. Включаю свет и стискиваю зубы при виде чудовищного беспорядка. Свежепостиранные вещи кучей валяются на полу, не заправленная с утра постель, наглухо задернутые шторы. В эту комнату крайне редко проникает солнечный свет.
Мама садится на край кровати и пытается меня подбодрить вялой улыбкой, которая ничуть не убавляет моего раздражения.
– Всего пара бокальчиков, – говорит она, театрально закатывая глаза. – Твой отец преувеличивает.
Вряд ли преувеличивает. И вряд ли обошлось парой бокалов. Я молча сгребаю одежду на полу, складываю стопкой и убираю в шкаф. На туалетном столике рядом со старой фотографией – где папа с волосами, а я без передних зубов – стоит другой бокал. Пустой, со вчерашнего дня.
Закусываю нижнюю губу, наклоняю голову и аккуратно притворяю дверцу. Мама уже встала и шаркает тапочками по комнате. Хватаю бокал и поворачиваюсь к ней, пряча его за спиной. Изнутри распирает разочарование, но я скрываю его и выдавливаю улыбку.
– Я ужасно устала, поэтому поговорим завтра. Уилл заедет за мной в полвосьмого.
Мама ничего не отвечает, однако замечает, что я стащила бокал, и хмурится. Ее губы подрагивают, она прищуривается, делает вид, что не заметила пропажи, и начинает взбивать подушки. Выхожу из спальни и закрываю дверь.
В коридоре верчу добычу в руках и так крепко сжимаю стекло, что, кажется, еще чуть-чуть – и оно лопнет. Появляется папа, и я ослабляю хватку.
Он стоит в проеме гостиной, облокотившись о дверной косяк, и выглядит виновато.
– Дай-ка сюда.
Шагает ко мне и осторожно вынимает бокал из моих напряженных пальцев. В другой руке у него бокал из гостиной.
Папа слишком молодой, чтобы лысеть и иметь столько морщинок. И каждый раз, когда он несет в мойку очередной бокал, у отца появляется этот печальный взгляд, который старит его еще больше. Он проходит по коридору мимо меня в темную кухню, а я стою и слушаю звук бегущей из крана воды.
Пока отец смывает мамину помаду с ободка бокала, мой взгляд останавливается на столике в прихожей. Там стоят фотографии: на одной – свадьба родителей, на другой – мой первый день в детском саду, и волосы перевязаны дурацкими яркими резиночками. А посередине – третья рамка, светло-розовая. На ней никогда не бывает пыли: мама протирает ее минимум дважды в день. Пять аккуратных розовых букв – все, что осталось нам в память о ней. Незатейливый сувенир, одно лишь имя, поскольку больше никаких следов мы сохранить не успели.
Нам не суждено было увидеть малютку Грейс, но мы никогда ее не забудем.
И хотя Даниэль Хантер считает,