Я был на этой войне. Вячеслав Миронов
бесцветные. Он как-то сразу производил отталкивающее впечатление, да еще его длинная челка, которую он постоянно поправлял, добавляла в его облик какое-то неуловимое женское начало. А может «голубой», в голове пронеслась шальная озорная мысль. Офицер Генерального штаба – педик. Вот шухер-то поднимется. А что, говорят в Москве это модно сейчас – менять сексуальную ориентацию. Нет, спать я с ним рядом не буду. Хотя, скорее всего он просто бесцветный, как рыба, как медуза. Надо будет предложить этому педриле окраситься в какой-нибудь морковный цвет, и то веселей будет. И снайперу тоже облегчит работу.
Я на секунду представил себе майора Карпова выкрашенного в красный цвет, и улыбка растянула мои губы. Карпов нервно начал оглядывать себя – может, что-нибудь у него с одеждой не в порядке? Убедившись что с формой у него все в норме, и сообразив что я нагло смеюсь над ним, он в ответ зло уставился на меня.
Сан Саныч, зная мой взрывной характер, чтобы разрядить обстановку, сказал обращаясь ко всем присутствующим:
– Хватит козни друг против друга строить, сейчас пойдем посмотрим на труп Семенова, оформим документы, и вам, Вячеслав Викторович, – он посмотрел на Карпова, – придется отвезти его в аэропорт для отправки на родину.
Мы потянулись на выход. Во дворе уже стояли и солдаты, и офицеры. Труп Семенова был аккуратно уложен на расстеленный брезент, руки были сложены на груди, на тыльной стороне кистей были ясно видны следы от гвоздей, лицо кто-то заботливо прикрыл солдатским носовым платком. Люди, сняв шапки, просто стояли и хранили скорбное молчание, и только по напряженным фигурам и лицам можно было предположить, что творится в душе у каждого. Счастье снайпера, что кончили его там, а то тут бы он долго еще жил, к своему огорчению.
Билич подошел к покойному, поднял платок, посмотрел в грязное лицо с застывшей навечно на нем маской ужаса, вздохнул и, повернувшись к стоявшему рядом Клейменову, приказал:
– Аркадий Николаевич, оформите опознание трупа и подготовьте к отправке. Представитель ставки, когда поедет, заберет его с собой.
– Хорошо, Александр Александрович, – и уже к окружавшим его бойцам: – Берите героя и заносите в здание, там теплее, вот и зашнуруем, и позовите писаря, пусть подготовит акт опознания, извещение о смерти и все, что там полагается.
Все разом засуетились, задвигались. Билич сказал, обращаясь ко мне, Рыжову и московскому хлыщу:
– Идемте ужинать.
Я был конечно не против перекусить и пропустить сто грамм, но не в компании этой бесцветной рожи, поэтому вежливо отказался:
– Спасибо, товарищ подполковник, но я попозже, надо отмыться с дороги, подготовить рапорт о снайпере и Семенове, да и текучки много, надо подтягивать.
– Как хочешь, а в 21.00 ко мне на доклад, и комбриг к этому времени должен вернуться, – внимательно глядя на меня, сказал Сан Саныч. Кажется он понял, в чем истинная причина моего отказа