Алкоголизм – симметричный ответ! Опыт освобождения от алкогольной зависимости. Николай Пилигрим
из семьи. Почти выпал из жизни, почти умер для всех. Ушел в параллельные миры, пугающие и мрачные, населенные недружественными фантомами. Вываливался в эту явь, чтобы выплеснуть желчь, испортить кровь и нервы близким, навлечь на себя заслуженные упреки желающих мне помочь свидетелей моего падения и снова занырнуть в уже обжитой липкий запойный мирок.
Бутылка водки стал привычным средством для быстрой смены жизненных декораций, надежным инструментом для телепортации в ад. Людям я уже почти не принадлежал, точек соприкосновения с ними становилось все меньше. Большая часть моей личности уже была втянута в другой – загадочный и страшный мир. Очевидцы моего затяжного штопора хотели мне только добра, но лишь раздражали своей бестолковостью. Они ничего не понимали в алкогольной болезни и при этом неустанно меня спасали: предупреждали, советовали, пугали – «Не пей!» Наивные, они считали, что так мне можно помочь. Им, неалкоголикам, никогда не понять, что слова «не пить» и «не дышать» были для меня синонимами.
Это был переходный жизненный период – время перехода с этого света на тот. Конечной точкой страхов, бесспорно, была смерть – прекращение физического существования в этой жизни. Искушенный жнец душ – она уже маячила неподалеку, выжидая и выбирая момент для верного взмаха косой. Мысль о суициде настойчивым ксилофоном стучалась в висок.
Ну, не получилась эта жизнь, закончилась слепым, узким и грязным коридором. Жаль потерянной жизни, этого щедрого подарка Бога, да только ничего не изменить – нет такого метода. И выбора тоже нет, а какие остались варианты? День сурка всегда кончается одинаково – одинаково плохо: отекшим лицом цветом сморщенной свеклы и полопавшимися сосудами в красных глазах в обрамлении черных глазниц. Жить так дальше было невыносимо, а умирать страшно.
Страх не исчерпывался только пониманием неизбежной гибели. Был еще один компонент страха – необъяснимый, иррациональный, впрочем, ставший дополнительным мощным толчком для последующего чудесного спасения. Это было мистическое предчувствие, что смерть не конец, а только начало какого-то нового цикла. Мне казалось: если я умру, то попаду далеко не в райские яблоневые сады и отнюдь не со святыми буду хором петь псалмы и пить душистые травяные чаи.
Откуда-то, видимо из недр генетической памяти, я точно знал, что в тех неприветливых краях меня ждут жуткие монстры, от которых я пока что в последний момент ускользал в своих ночных кошмарах. Этот страх не имел разумного объяснения, основанного на диалектическом материализме, прочно вбитом в мою голову системой советского образования. Этот страх имел сугубо мистическую природу. Просто очень страшно, а чего конкретно опасаться – непонятно. При размышлениях о природе этого страха пришло понимание ускользавшего ранее смысла монолога Гамлета «Быть или не быть».
Быть или не быть, вот в чем вопрос.
Достойно ль