Жизнь на рубеже тысячелетий. Валерий Петрович Бондарев
– менее важному поводу. Но я к таким людям себя никогда не относил. Так сложилась жизнь, что уже в юности я был уверен, что буду добиваться всего сам, помощь, если у кого – либо, и попрошу, то только у близких людей и только в самом крайнем случае. Жалеть о таком решении не пришлось, хотя и попав однажды в “партийные” жернова еле – еле из них выбрался. Много лет прошло с того времени, но до сих пор задаю себе вопрос: правильно ли тогда поступил, не покривил ли душой, не струсил ли?
За долгие годы прошел внутренний, психологический путь от романтика, верящего в искренность человеческих отношений, до прагматика – реалиста, знающего цену клятвам и заклинаниям, как властных структур, так и просто всех своих окружающих. Давно доверяю только самым родным, проверенным годами и совместными испытаниями, людям. Казалось бы, романтические шоры давно с глаз моих упали, но все равно и теперь задаю себе тот же вопрос, что и почти 20 лет назад: “ Прав ли был тогда, на том партийном судилище?”.
Как сейчас помню тот разговор в кабинете директора оборонного НИИ, знаменитого в те годы штатского генерала. В этом институте мне пришлось числиться по штату и состоять на партучете (как тогда говорили быть “подснежником”). С этого разговора, закончившимся открытым столкновением, все и началось.
В советское время “подснежников” было немало, и, если их брали на работу, то подразумевалось, что это необходимо для каких-то целей, подчас невидимых для внешнего глаза. Так и в моем случае. До поры, до времени все было нормально. Все было бы и дальше, наверное, хорошо, если бы знал этот человек мой характер и пошел бы на компромисс со мной в том вопросе, который и слишком принципиальным назвать нельзя. Причем и тогда я это понимал. Но очень уж обидно стало. Отнесся этот директор с его подсказчиками ко мне, как к мальчишке. Приняв закулисное решение, не то, что не посоветовались, даже в известность о том, что собрались сделать, причем не столько со мной, сколько с делом моим, за которым судьбы других людей стояли, не поставили. Это я потом понял, что с “подснежниками” они так всегда работали и, по-другому ту ситуацию даже и не рассматривали. Тем более имея, на всякий случай, ах, как он им подвернулся удачно тот “компромат” на меня. “Компромат” – коллективная ложь, написанная одной и подписанная еще несколькими моими сотрудницами, прекрасно знающими об этом. До сих пор не знаю – сами они до этого додумались или кто надоумил написать, пока я был в отпуске, в конечном итоге и не очень это было важно. И тогда, и теперь меня это волновало только вначале, когда я об этом узнал. О подлости человеческой, о предательстве мне уже было неплохо известно, причем не понаслышке. Хорошего моего старшего друга примерно в тоже время и примерно также начали травить и довели-таки до третьего инфаркта.
Однако их наветы были мне смешны, заведомая ложь была ясна, и я был убежден, что она видна будет всем, кто захочет в этом разобраться. И вот здесь и началось самое интересное. Это сейчас, через много лет смотрю я на то, что тогда произошло,