Братья и сестры. Книга 1. Братья и сестры. Книга 2. Две зимы и три лета. Федор Абрамов
зал молчал – до того неожиданным было это предложение.
Лукашин первый пришел в себя:
– Товарищи, горячку в таком деле пороть нельзя. Надо все взвесить, с райкомом посоветоваться.
Его поддержал Федор Капитонович:
– Разревелись! Порядков не знаете. Когда это без ризолюции…
– Черт-те в твоей ризолюции! Она по немцу не стреляет!
– Анфису… Анфису Петровну!
Из глубины зала донеслись возня, шум, рокочущий уговаривающий басок Марфы:
– Чего ерепенишься? Народ просит.
– Уважь, уважь, Анфисьюшка! Не убудет тебя… – поддержали женские голоса.
Трофим Лобанов сердито тряхнул головой, сплюнул:
– Бабу в председатели… Штаны не найдутся?
– Может, твои, Трофимушко? – поддела его Варвара.
– Ты не больно… – ощетинился Трофим. – У Трохи три штыка на фронте!
Хохот, перебранка, выкрики:
– Выходи, выходи, Анфисьюшка! Покажись…
Лукашин, нервно кусая губы, всматривался, вслушивался в гудящий, взбудораженный зал, потом махнул на все рукой. Какого лешего? Пускай делают как знают. В конце концов кто тут власть? Кто хозяева? Неужто сами себе зла хотят? И почему это, – спорил он с невидимым противником, – почему это он, приезжий человек, прав, а весь народ ошибается?..
Но когда он увидел сбоку от себя Анфису – ее буквально силой вытолкали на сцену, – сердце его опять упало. Ну, кажется, наломали дров!.. На нее было жалко взглянуть. Она была не то что растеряна, а как-то вся перепугана, пришиблена; бледное лицо в красных пятнах…
Но, странно, растерянность и робость Анфисы пришлись собранию по нраву. Это чувствовалось и в тех ласковых и любопытных взглядах, которыми рассматривали ее притихшие женщины (словно не видали раньше), и в тех приглушенных словах, которыми обменивались в зале:
– Разалелась, как девка на смотринах.
– Ничего, ничего, пущай…
Прошло, наверно, минуты две, пока Анфиса немного овладела собой:
– Я не знаю, женки… вы с ума посходили. Какой из меня председатель? Три зимы в школу ходила…
– Ничего, Харитон больно востер.
– Я и говорить-то не умею…
– Вот и ладно – нам Харитоновых речей на десять лет хватит.
– Берись, берись, Анфисьюшка… все Харитона хуже не будешь…
– А что робеешь – стыда нету. Знаешь, на какое дело идешь…
– Да ты присядь, Петровна, ноженьки-то не казенны. Сколько с утра выходили.
– К красному столу, ко свету! – подхватили голоса.
Лукашин поискал глазами на сцене стул.
– Харитон давно сидит! – вдруг взвизгнула, давясь от смеха, какая-то бойкая бабенка.
– Вер-р-но-о-о! Хватит, посидел.
Лихачев до хруста стиснул зубы, выпрямился:
– Понятно… Советская власть не нравится?..
– Ты с ума сошел! – Лукашин рванул его за полу ватника. – Как с народом говоришь?
Лихачев круто повернулся:
– Я-то говорю как надо. А вот ты в чью дудку? С тобой еще потолкуют!