Диско. Шарлотта Лис
кожаному сидению. Зак развалился и не отрывал глаз от пейзажа, скатываясь постепенно головой на мое плечо. Мне было немного видно водительское окно – и я смотрела то в даль, то на верхнюю панель с крупными цифрами 576. В салоне совершенно некстати гремело радио: без конца передавали время, погоду, пронзительную музыку…
Лондон звал! – если не надеяться, то просто жить. Хотелось танцевать, именно потому, что совершенно не танцевалось. Хотелось все успеть – в голове царил хаос: умножались деньги, перебирались кафе, куда можно будет сходить в субботу, мелькали лица, обрывки начатых дел. Внезапно захотелось что-то погладить – привычным движением пальцы скользнули по пряди белесых волос:
– Заки…
– А!
– Я не придумала, что можно подарить Валенсии…
– Выберем! Зайдем в универмаг – глаза разбегутся.
Хотелось людей, толпы, какой-то оживленности; хотелось зелени – как в сентябре, хотелось настроения – как никогда… «Я должна написать что-нибудь свое, – пронеслось в сознании, – или отдохнуть от Шекспира…» Гордость от езды, гордость от Англии обливала честолюбие, запрещала скучать и расстраиваться, незаконное расстройство запрещало радоваться, сердце ждало… По стеклам потекли струйки, и
плакал мир inside и outside…
Город появился неожиданно – выплыл из-за поворота, ударил в глаза и замелькал, оставаясь уже позади, позади… Старательно объезжая достопримечательности, автобус двигался к Трафальгарской площади.
В Лондоне обещало штормить. С реки дул порывистый ветер, разбрасывал редкие капли влаги. Между домами гудело. Люди толпами шли навстречу и исчезали за спиной, другие обгоняли – так и не удавалось увидеть их лица. Мы брели по городу уже пешком. Маленький Зак покачивался рядом, как воздушный корабль. Все в нем было смешное – и обветренные губы, и сморщенный нос, и разлетающиеся волосы, которые двигались по красной куртке, парили, занавешивали глаза, и воротник, край которого он грыз. Смешно было, как он шагал в огромных белоснежных кроссовках, спрятав руки в карманы широченных светлых джинсов… Он поминутно останавливался, отставал, толкался, вертел головой, шел задом наперед. Приходилось вертеться и мне, чтобы не потерять его.
– Заки, ты чего бледнеешь?
– Я?! Ничего!
– Давай пробежимся! Нам еще тренироваться сегодня.
Я схватила его за руку и потащила сквозь толпу. Он летел за мной вприпрыжку, сквозь ветер доносился голос: опять базарил сам с собой; рюкзак с аппликацией желтого животного хлопал его по спине. Вдоль дороги тянулись стеклянные витрины, и мне было видно это отчаянное, жестикулирующее отражение. Когда он заметил, что я на него смотрю – принялся строить рожи. Нам было семнадцать лет – и вели мы себя, как натуральные дети…
По ступенькам в «Хэрродс» Зак поднимался, как медвежонок в валенках, и у входа был уже весь красный от смеха. Внутри универмага был словно другой мир. Мы очутились в зале сувениров: морские ракушки и звезды, павлиньи перья, лампы в виде трубок с искрящейся водой и плавающими в ней рыбками самых кричащих