Этому в школе не учат. Сергей Зверев

      Шестнадцать лет не виделись. Сколько сейчас Вересову? Под пятьдесят. А выглядит бодро. Изменился мало. Только волосы стали пожиже – нет уже той черной копны, а так – седые кустики. И очки на носу. Вообще, из нас двоих он куда больше походил на учителя – худощавый, с утонченным, благообразным лицом, изрезанным морщинами. И форма как всегда на нем сидит слегка неказисто, вроде как и не военный вовсе. Только обманчиво это впечатление. В сабельном бою он был неплох. Однажды спас меня, срубив на лету бандита, примерившегося обрезать казачьим клинком линию моей тогда еще только начинавшейся жизни.

      В первый раз я увидел Вересова, когда с направлением Губкома партии переступил порог губернского ВЧК – здания, имевшего зловещую славу.

      Какая такая нелегкая привела в это здание меня, ровесника века, третьего сына сибирского потомственного кузнеца? История – типичная для того времени.

      Когда мне исполнилось четырнадцать, отец понял, что сына с таким темпераментом и стремлением в большой мир в селе не удержать. И отправил меня к своему старшему брату в Воронежскую губернию. И стал я подручным в вагоноремонтных мастерских.

      Тогда шла Первая мировая война, уносящая миллионы русских жизней за интересы французских и русских капиталистов. Это мне объяснили в подпольном марксистском кружке, к которому я примкнул с готовностью. Участвовал в рабочих стачках и подпольной партийной работе. Был бит жандармами и порот казацкими нагайками.

      Эх, времечко было. Страна бурлила. Потом рванула, как перегретый паровой котел – сперва половинчатой Февральской революцией, когда у власти остались те же дворяне и буржуи, только порядка окончательно не стало. А потом пришли Советы рабочих депутатов и скинули гнилое Временное правительство, не способное управлять даже своими заседаниями.

      30 октября 1917 года наши рабочие дружины разоружили офицеров гарнизона, взяли почту, телеграф и провозгласили советскую власть в Воронеже. Помню, с каким энтузиазмом мы постигали тяжелую науку управления городским хозяйством, продовольственного обеспечения.

      Мы все готовы были защищать революцию до последней капли крови. И в 1918 году я добровольцем вступил в Красную армию, попав в кавалерийский полк.

      Воевал против Краснова и Деникина. Был ранен. Служил в Воронежском губернском комитете комсомола. Командовал отрядом продразверстки. И вот теперь направлен в распоряжение Губчека.

      Меня провели в тесный, заваленный папками кабинет в мансарде. Я представился:

      – Комсомолец Лукьянов по заданию губкома партии прибыл в ваше распоряжение.

      – Из красноармейцев, значит, – насмешливо посмотрел на меня хозяин кабинета, это и был Вересов. – Только здесь не война. В бою ясно, где свои, а где чужие. А в нашей службе порой нет. Да и своих, и чужих в ежовых рукавицах надо держать. Потому что порой свои вдруг становятся чужими… Справишься?

      – Я же комсомолец, без пяти минут коммунист, – пожал я плечами, впрочем, без особой уверенности. Не любил я неопределенностей