Когда возвращается радуга. Книга 1. Вероника Вячеславовна Горбачева
белых евнухов – к узорчатому ковру в покоях матери Великого султана.
Гневливый голос хозяйки покоев отразился от фарфоровых стенных изразцов с причудливой вязью арабского орнамента, от купола парадного приёмного зала, и зазвенел в ушах злополучного капа-агасы той самой иерихонской трубой, которой так опасаются услышать христиане. А ведь предстоящий разговор мог и впрямь оказаться для Махмуд-бека крушением всех, казалось бы, непоколебимых бастионов его карьеры, выстраиваемых любовно год за годом, кирпичик за кирпичиком. Крахом. Апокалипсисом.
Память у валиде-султан была отменная и злая, и то, что в назначенный час глава белых евнухов так и не явился на её зов, она запомнила хорошо. Приступ малярии, сваливший провинившегося, проступка не умалял, поскольку вышколенный слуга должен помнить о своих обязанностях всегда и приползти по первому зову, даже умирая. Плевать, что госпожа до трясучки боится заразы! Мог бы прислать мальчика с извинениями и подарками. Она бы их не приняла, из-за тех же опасений заразиться, но традиции, на соблюдении которых валиде настаивала, были бы соблюдены.
Поэтому даже то, что по своему влиянию и полномочиям главный евнух занимал при Дворце Наслаждений примерно такую же ступень, как первый министр какого-нибудь короля в неверной Европе, на снисхождение он не рассчитывал, слишком хорошо осознавая свою вину. И не только ту, за которую сейчас получал выволочку от валиде. Давно уже носил он в сердце груз тяжкого преступления, и нечистая совесть не давала ему покоя с той самой поры, как повелитель призвал на ложе прекрасную Гюнез, новую рыжекудрую звезду гарема…
Потому и прошиб его холодный пот, когда, две недели назад, примчался мальчик-посыльный с требованием Сиятельной зайти к ней после утреннего шербета. Случаи, когда матери-султанше взбредало в голову переговорить с гаремным министром помимо обычного ежеутреннего доклада, можно было пересчитать по пальцам, и ни один из них ещё не заканчивался для Махмуда благополучно. Уж сколько раз клял он себя за проклятое тщеславие, толкающее порой на действия, не вполне совместимые с обликом истинного правоверного мужа, иначе говоря – на хитрости и подкупы, клевету и зряшные посулы, наушничанье, а иногда и кое-что посерьёзнее. Дорога к сияющей вершине давалась нелегко, но ведь капа-агасы отнюдь не святой, каяться не привык, а потому – ничего у него не свербело под ложечкой, и спал он до поры, до времени, спокойно, не отягощённый муками совести, и никогда не являлся ему в кошмарах призрак предшественника, зарубленного янычарами при взятии дворца ТопКапы. Ибо нельзя стыдиться, будучи охваченным благородным стремлением исполнять свой священный долг: служить господину! А служение тем полнее, чем выше твои возможности. Всё правильно. Вознестись над толпой нужно для того, чтобы затем отдавать себя полностью воле и желаниям Великого Султана.
Но с недавних пор его стройная, сказать лучше – безупречная система жизненных устоев пошатнулась. Он сам нанёс по ней удар, когда увидел на невольничьем рынке рыжекудрую