От звонка до звонка. Владимир Колычев
отвезли? Почему про них ничего не известно?.. А про Родиона известно? Кто-нибудь знает про него?.. И почему, черт возьми, он не воспользуется своим правом на один звонок по телефону?..
Родион подошел к двери, несколько раз ударил по ней кулаком. Открылась «кормушка», он глянул через нее и увидел руоповского опера. Его бесстрастное лицо ничего не выражало. Как будто по ту сторону двери стоял каменный истукан.
Достаточно было только глянуть на эту картину, чтобы понять – звонка не будет. Не зря же полковник оставил в качестве надзирателя своего сотрудника. Родиона напрочь отрезали от внешнего мира. И хоть волком вой – никто тебя не услышит.
Похоже, он в самом деле нарвался на заговор ментов. Противник в погонах настроен очень решительно. И не успокоится, пока Родион не признает вины за гибель Яркова. А делать этого нельзя. Прямого отношения к убийству он не имеет. Но достаточно признания косвенной вины, чтобы тебя стерли в порошок...
Родион вернулся на нары, пошарил по заначкам, раздобыл еще один чинарик. Как быстро привыкает он к тюремному быту. Интересно, как долго ему здесь сидеть?.. Интуиция подсказывала, что долго. Похоже, полковник взялся за него всерьез и основательно...
Сильно саднила ушибленная пулей грудная клетка, разламывался от боли затылок. Но нет худа без добра. Боль помогла отвлечься от мрачных раздумий. Помогла уснуть...
Глава двенадцатая
Родиона подняли среди ночи. Два могучих собровца в камуфляже и масках ворвались в камеру, сорвали его с нар и потащили на выход. Все решетки и двери открыты. На всем своем пути он не встретил ни одного мента.
Когда его протаскивали через вертушку, он заглянул через стекло в дежурную часть. И там пусто. Скорее всего «местные» менты нарочно исчезли, чтобы не видеть, как беспредельно поступают с Родионом. Ментовский заговор набирал обороты...
Родиона затолкали в микроавтобус с зарешеченными окнами, наручниками приковали к специальной скобе. Спецназовцы устроились рядом.
– И что дальше? – спросил Родион.
Он уже оправился от неожиданности и потрясения. Конечно, внутренние волнение и напряжение не улеглись, но наружу не прорывались. Внешне он являл собой образец спокойствия и сосредоточенности. И голос его прозвучал густо, веско.
– Молчать! Не разговаривать!
Этим конвоиры и ограничились. А могли бы намять Родиону бока. Хотя бы за то, что вместо сна им приходится возиться с ним. Можно было бы спросить у них, сколько сейчас времени. Но этот вопрос точно вывел бы их из себя. А разъяренные менты – это не есть очень хорошо. Это есть очень и очень плохо.
Везли Родиона долго. Похоже, через всю Москву прогнали. Микроавтобус гремел как консервная банка. У Родиона возникло ощущение, будто у него даже барабанные перепонки онемели. Трясло машину нещадно. Подвески жесткие, сиденье твердое – мягкое место зудеть начало. Но все это ерунда по сравнению с предчувствиями, под прессом которых находился Родион. Он чувствовал себя в западне, из