Сахалинские каторжанки. Смешные мемуары. Инна Фидянина-Зубкова
мальчиков лет до шести. Мыться принято раз в неделю. Иногда я и мамка бегали ополоснуться через дорогу на электростанцию. Там помывочная выглядела ещё хуже. А шахтёры принимали душ в шахтовом комбинате.
Ну, раз детей с собой брать не зазорно, как-то взял меня (трёхлетнюю) папка с собой в баню. Назад привёл обиженный, кинул матери и сказал:
– Ты вот «это» мне больше с собой не давай!
– Вань, а шо так?
– А вот у «этого» и спроси.
«Это», конечно, молчало. Но в ходе допроса самого Ивана Вавиловича пыточно-подручными средствами моей матери, выяснилось, что в бане «это» выпучило полный ужаса взгляд на причинные места мужиков, и не сводило его до самого конца мытья. И тут Валентина поняла свою ошибку: она ж уже приучила «это» к женской бане, и «это» точно знало как должен выглядеть человек вообще и в принципе.
Сахалин – вторые Сочи
Идём с матерью в поликлинику на прививку. А я услышала где-то припевку и горланю на всю дорогу: «Ростов-на-Дону, Саратов на Волге. Я тебя не догоню, у тебя ноги долги!»
Мамка рада, дочь певучая растёт. Заходим в поликлинику, занимаем очередь, ждём. А больничка у нас одна: там и дети, и взрослые – все в одни кабинеты сидят. Ну не болтаться же мне без дела, пока ждём. Я запела, да громко так: «Ростов-на-Дону, Саратов на Волге. Я тебя не догоню, у тебя ноги долги!»
Мать занервничала, попыталась заткнуть дитятке рот. А я всё громче: «Ростов-на-Дону, Саратов на Волге. Я тебя не догоню, у тебя ноги долги!»
Деды зашушукались:
– Вот чё болезная ревёт, можа, у ей токсикоз?
– Варикоз! – вытянули бабки свои больные ноги.
А мужичок на костылях пшикнул на моё нездоровое пение, да и говорит:
– Заткнись, девка! Не так петь надо, вот послухай, послухай, – и жалобно затянул:
Сахалин – вторые Сочи,
солнце греет, но не очень,
выполняем план по водке,
недодали по селёдке.
Деды и бабки одобрительно закивали:
– Да, да, внуча, иди учи энту песню. Она на наши ухи привычнее.
Свиристелка
Ах ты, Инна, Инна, Инна, донька свиристелка, у тебя под носом маленька капелка. А кого ты любишь, Инна?
«Папу, маму, лето, зиму. А ещё люблю блины, кошку Маньку. Комары надоели шибко мне! У нас колодец есть, на дне тина, глина, грязь. Мне говорят: туда не лазь! Я и не полезла, там неинтересно. Мне интересен огород, там кузнечище живёт зелёный и огромный, к летячке неподъёмный, только прыг да скок. А однажды на порог принесла кошка его, кузнечищу одного и знаете, сожрала! Чего ей не хватало? Молоко есть, мясо, суп. Жри и ешь, свой нос не суй в наш семейный огород! Не семья же кошка. Вот.»
Ах ты, Инна, Инна, Инна, мелка свиристелка, у тебя на личике маленька сопелка! Ты поешь, попей, поспи. И иди, иди, иди в свой любимый огород, там царь Горох в кустах живёт, съешь его противного, очень агрессивного! А как вырастешь большая, то, наверное, поймешь: каждый жрёт то, что живёт. Вот.
Зайкин хлеб и чага
Отец