Девятый всадник. Часть 2. Дарья Аппель
уехали в Вюртемберг? – спросил я.
– Мне казалось это самым естественным. Граф сказал мне, что родом оттуда.
– Так он русский. Точнее, русский подданный. Имения его родителей находятся в здешних краях.
– Еще один обман с его стороны, – криво усмехнулась Фемке. – Мне стоило бы выяснить, почему он отказывается ехать в Россию.
– Он в немилости у государя. В отличие от меня, – после этих слов я почему-то преисполнился к Анрепу жгучей завистью. На что он намекал, произнеся фразу про то, что совершил нечто, на что никогда не осмелится Иоганн? Вариантов было немного – либо интимная связь с представительницей правящей фамилии, либо открытый конфликт с кем-либо из власть предержащих. И впрямь, ни я, ни мой братик не пошли бы на это ни в жизнь. Ведь это смерть и бесчестье. Но в том-то и была суть – граф Ойген преступил некую границу, которая была установлена над нами. А значит, в чем-то требовал свободы.
– Как бы то ни было, Аннелиза мертва, и мне только стоит винить себя в безвременной смерти. Вот судьба… – она посмотрела мне прямо в глаза. – Я должна была охранять сестренку от всех несчастий, но вот что получилось.
– Отчего же она умерла? Неужели ее убил муж?
– Косвенно – да, – госпожа Леннерт не отводила от меня взгляда ясных голубых глаз, все знающих и все видящих. – Как мне сообщил Анреп, ее смерть наступила от последствий неудачной беременности.
– И это, конечно, известно тебе по словам Анрепа, – подхватил я.
Она только кивнула.
– Я слышала, что после похорон сестры он познакомился с некоей знатной дамой и, вопреки всем условностям светского траура, уговорил отдать за себя ее юную дочь.
– Не удивлен.
Я хотел рассказать, что же надобно было Анрепу по мою душу, но не знал, как это сделать, не нарушив всей секретности. Фемке многое знала о деятельности своего отца, но далеко не все, судя по всему. Поэтому я только произнес, что, ежели подобный поступок имел место быть, то Анреп становится все более подозрительным. Потом я добавил:
– К сожалению, здесь я связан по рукам и ногам. Поэтому ничего не могу с ним сделать.
– И я тоже, – вторила мне Фредерика. – Но ничего. Рано или поздно вся правда выйдет наружу, и этому негодяю ничего не останется сделать, как бежать. Или принимать свою смерть с достоинством.
Я тогда мог только подтвердить, что выстрел остался за мной.
Я сделаю его через два года, рискуя многим, если не всем.
Та юная девица, к которой посватался Анреп-Эльмст после скоропостижной смерти своей первой супруги, стала моей женой. И счеты с этим графом я свел после собственной свадьбы на его нареченной.
…С Фредерикой мы распрощались очень жарко. А потом я был взят в оборот к Двенадцати, шпаги их скрестились на моей груди, и моя жизнь перестала быть прежней. Навсегда. Хотя я и не сразу это осознал.
Митава, август 1798 года.
Посвящение