Секретарь. Андрей Кокоулин
было четыре: две крайних, две центральных. Центральные казались побольше.
Лёшкино место жительства представляло из себя вытянутый прямоугольник с окном напротив двери. У одной стены – шкаф, у другой – койка. У окна – зажившийся на этом свете стол. Крашенные как в захудалой гостинице стены. Линолеум на полу. Ах, да, ещё пятачок розетки. Ни телевизора, ни компа.
Блин, уныло подумал Лёшка.
– Располагайся, – сказал Штессан.
– Угу.
Лёшка сел на койку, застеленную болотного цвета покрывалом. Взвизгнули пружины панцирной сетки.
– Что, – спросил Штессан, – не нравится?
– Так а чё? Будто ничего лучше нет, – Лёшка ударил кулаком ни в чём не повинную подушку. – Казарма какая-то.
В серых глазах Штессана зажглись странные огоньки.
– А тебе бы перину и наложницу?
– Я просто думал…
– Дури в тебе много, парень, – сказал напарник Мёленбека. – Это сразу видно. Изнеженный.
Лёшка вспыхнул.
– Ага! Сами вы…
– Что – я?
Штессан подступил и оказался рядом. Его лоб сверху боднул Лёшкин, крепкие пальцы сжались, собирая в комок куртку на груди. Лёшка почувствовал, что едва может дышать.
– Вы…
Голос предательски истончился.
– Я стоял у Гиммельлина, когда мне было двенадцать, – заговорил-зашипел Шпессан, и холодные глаза его были полны ярости. – Меч был тяжел для меня, и мне дали кинжал. Там я убил своего первого врага.
Сумасшедший! – мелькнуло в голове у Лёшки. Они все здесь…
– Слушай! – Штессан встряхнул его, и мысль пропала, словно перебитая щёлкнувшими зубами. – В четырнадцать вместе с Седьмым кнафуром я попал в засаду у Тишайших топей. Знаешь, сколько вышло оттуда из трехсот человек? Семеро! И Грохот потом истёк кровью. А мой счёт пополнился девятнадцатью мертвецами. А ты? Впрочем…
Он вдруг сник, кулак его разжался. Взгляд сделался беспомощным, даже виноватым.
– Впрочем, забудь, – глухо сказал Штессан, отступая к двери. – Со мной бывает. Просто молчи, если не знаешь…
Стукнули о косяк ножны.
Какое-то время Лёшка сидел неподвижно. Даже когда звонко клацнула «собачка» замка, обозначая, что Мёленбеков приятель покинул «казарменную» комнату. Пальцы дрожали, и внутри всё дрожало.
У какого Гиммельлина? Кто он такой? – прыгали мысли. Я им что… меня что ли можно… будто щенка. Девятнадцать трупов…
Он обмер. А если меня заперли?
От страха скрутило внутренности. Почему-то казалось, что Штессан всё ещё стоит за дверью и прислушивается. Что, мол, будет делать малолетний идиот.
Как назло от какого-то микроскопического движения-шевеления протяжно проскулила пружина. Ещё, зараза, чуть подружек в хор не втянула.
Блин, какого хрена он попёрся по объявлению?
Это маманя всё. Это её «когда устроишься?» его допекло. Вот, устроился. А тут какие-то убийцы вообще… Интересные у них, наверное, дела, филиал «заказушной» конторы открывают. Мы работаем по всей России!
И куда