Такая долгая жизнь. Записки скульптора. Григорий Ястребенецкий
громкий обрадованный голос Ворошилова.
– Так это же ж***!
Вот тут-то присутствующие и обратили внимание на «вождя».
Друзья, которых я портретировал, и художники, с которыми встречался
Дни рождения мои и Викины мы отмечали обычно в моей мастерской. Гостей собиралось много: человек двадцать – тридцать. Закуску и посуду приносили из дома. Во всю длину мастерской сооружался стол из трех огромных дубовых дверей. Двери продавал новым обитателям корпуса мастерских уже известный читателю ушлый водопроводчик Виктор Рего. Дверных проемов оказалось меньше, чем изготовленных дверей, и двери нещадно сжигали вместе с другим строительным мусором во дворе. Виктор спасал их от уничтожения и продавал по четвертаку каждому желающему.
Сейчас моя мастерская забита станками, на которых стоят мраморные, деревянные и гипсовые скульптуры, сделанные мною за многие годы. В мастерской стало так тесно, что посередине с трудом помещается стол из одной дубовой двери. Да, впрочем, и нет необходимости сооружать что-то большее. Почти никого не осталось из тех, кто приходил ко мне раньше.
За почти сорокалетнее существование дома на Песочной набережной мою мастерскую посетили многие люди: мои друзья, просто знакомые, случайные гости, иностранцы, дипломаты, военачальники, студенты и школьники. Среди них было много замечательных людей, которые так или иначе повлияли на мою работу или даже на мою жизнь, сделав ее более интересной и наполненной.
Многих из них я портретировал, и их портреты до сих пор стоят на стеллажах или станках мастерской, напоминая мне о многих забавных и серьезных эпизодах, связанных с нашими встречами.
Задумывая портрет, я заранее представляю себе общую композицию: с плечами или с руками; или же только голова. В процессе работы, естественно, все это уточняется. Бывает и так, что первый замысел сохраняется до конца. Так, например, дирижера Темирканова я с самого начала задумал в сильном движении в момент дирижирования. Я долго наблюдал его во время концертов в филармонии и решил вылепить его с одной рукой. Казалось бы естественным изобразить обе руки дирижера, но вторая мне все время мешала, отвлекая внимание от портрета, в котором я стремился выразить состояние человека, углубленного и поглощенного музыкой. Две руки превращали психологический портрет в констатацию «производственного момента». Поэтому я, вопреки советам многих моих друзей, оставил композицию портрета такой, какой и задумал.
С Темиркановым до нашей совместной работы я не был близко знаком, поэтому пытаться раскрыть образ этого яркого, незаурядного человека мне приходилось во время работы.
Это был тот редкий случай, когда портретируемый активно вмешивался в мою работу, советуя, как сделать портрет более выразительным, и не за счет замечаний вроде «У меня нос короче», которые зачастую делают портретируемые, особенно если это дамы, а за счет советов, помогающих раскрытию образа.
«Не делайте из меня нарцисса», – говорил Темирканов. Это замечание