Бегство в Египет. Петербургские повести. Александр Етоев
бы, – нервничал пассажир и брякал в брюках монетами.
– Доставим. – Бляха остановил телегу. – За поклажку не беспокойтесь, – сказал он, неторопливо закуривая. – В целости будет поклажка. Извиняюсь, какой вагон?
Поезда приходят, поезда уходят, а вокзал остаётся на месте.
И с вокзалом – бляхи.
Они стояли рядком, руки положив на тележки, и беседовали о Тунгусском метеорите.
Бляха № 15 тоже беседовал помаленьку, а когда разговор стихал, разглаживал в широком кармане морщинистый трудовой рубль.
Про чемоданы он уже и помнить не помнил, про их хозяина тоже: мало ли на земле чемоданов, и у каждого есть хозяин.
А на ближних путях к вокзалу уже ворочался «Симферопольский № 2».
Бывает и на бляху проруха – метеорит ему надоел, и пока в расписании дырка, он отправился в тележечный цех забивать козла.
И как раз когда второй симферопольский мягко пристал к платформе, у бляхи на «пусто-пусто» выпало два пролёта. Сожрал костяной козёл по́том добытый рубль. Сожрал и не подавился.
Бляха плюнул со злости в стенку, но не попал.
Когда он выкатил на платформу, эхо боя за пассажиров уже затихло. Гроздьями с бляшьих тележек свисали сумки и чемоданы. Бляха тырк туда, тырк сюда, но поздно – бляхи своего не уступят. Это тебе не Тунгусский метеорит.
Он угрюмо посмотрел на 12-го, как тот прёт свой небоскрёб по перрону. Да в руках ещё по три чемодана, да на горбе мешок с абрикосами.
И вдруг вдали на платформе, где и вагоны попроще – не пассажирские, а прицепной товарняк, и народу – одни вокзальные собачонки, замаячила пятёрка ладони. И тянулась эта ласточка, эта птичка не к кому-нибудь, а к бляхе, к нему.
– Вот кто мне ответит за «пусто-пусто», – сказал он, взметая пыль, и покатил туда.
Ласточка ещё трепетала, когда он одолел перрон. Лихо притормозив ногой, бляха сразу же схватился за чемоданы, пока клиент не раздумал. Пристроил их на тележке плотненько, чтобы не растрясти на трещинах и ухабах перрона, погладил чёрную кожу, и – руку словно бы обожгло. Рука почувствовала что-то очень знакомое – впадинку ли, пупырышек, рубчик на чемоданном боку.
Лоб его насупился, вспоминая. Глаза задумчиво сползли с чемоданов, перебежками добрались до пассажира, и губы сделали вдох.
Перед ним стоял точь-в-точь такой же клиент, как тот, которого он недавно отправил. Те же смазанные глазёнки, горбыль носа свесился вбок, защитного цвета плащ, кепочка из козлины.
– На площадь перед вокзалом, – сказал он как ни в чём не бывало.
– Ах на площадь? Я тебе покажу «на площадь». Сгружай своё барахло. Это что ж… Это ж ещё не уехали, а уже приехали?
Пассажир стоял перед ним, ковыряя между губами спичкой.
– Имейте в виду, – сказал он, – что я заканчивал технический вуз. Так что, уважаемый, надо знать, с кем имеешь дело.
У бляхи посолонело в горле.
А, думает, пёс с тобой, главное, чтобы гнал монету. Но, однако же, дело тёмное.
– На площадь перед вокзалом, – повторил этот, что ещё не уехал, а уже приехал.
И всё, и больше ни слова, лишь шкрябанье подошв