Соло. Виктория Александровна Миско
в сон, и девушка поднялась наверх в свою спальню, по пути допивая утренний чай.
Все в этом доме было сделано во благо ее безопасности: охранная сигнализация, отсутствие новостных каналов, расположение вдали от автомагистрали и соседей. Целый день Лиз проводила в доме, перебирая книги или играя с дочерью, за исключением вечерних сумерек, когда она выходила на берег и провожала далекие огни уходящих кораблей. Девушка тихо прикасалась кончиками пальцев к воде, не боясь намочить подол очередного вечернего платья или нового костюма, и задумывалась о том, как медленно и вальяжно тянется день. Алан называл это «безопасным» общением с внешним миром и считал важным для счастья жены.
Море было главной стихией и страстью Лиз Соло: еще в самом детстве она украшала стены комнаты фотографиями и вырезками из журналов с морскими пейзажами, скупала постеры кораблей и мечтала, закрывая глаза от отцовского поцелуя на ночь, как однажды останется с морем наедине, покачиваясь в такт, танцуя под ветром, облизывая соленые губы.
И в ней взрастили невозмутимую целеустремленность. Маленькую Лиззи с прекрасными голубыми глазами и белокурыми барашками волос научили верить и трудиться для достижения своей цели – именно этому советовали обучать детей те книги, что прочитали ее родители, готовясь к своему первенцу. Меньше нежности, безостановочной любви, больше похвалы за поступки, больше гордости и восхищения. Последнее лучше всего получалось у отца, и Лиз всегда знала, что ее мечты сбудутся, потому что он восхищался и ими.
Она получила все то, чем были завешаны стены в ее комнате. Большую белоснежную спальню с балконом, выходящим на песчаную дюну, где она читала по вечерам и завтракала утром, лазурные шторы в каждой комнате, переливающиеся на солнце, и само солнце, которое сквозь стеклянные потолки попадало в каждый уголок ее дома и согревало сердце. Но одно омрачало все данное – она привыкла трудиться ради своей цели и теперь, будто, оказалась в точке невозврата, навсегда, выиграв гонку, но не успев познать нечто важное в том неимении, которое ненавидела.
Сон прерывался каждое утро прикосновением маленьких нежных ладошек. Тихий голос называл Лиззи «мамой», возвращая к будням, и девушка медленно открывала глаза, снова привыкая к новому дню и своей роли. Голубые глаза испытующе смотрели на нее из-под длинных ресниц, и, казалось, читали мысли.
– Здравствуй, – каждое утро Лиззи разрешала маленькой девочке забраться на большую двуспальную кровать и прилечь рядом.
Она запускала руки в ее кудрявые волосы и закрывала глаза, вдыхая запах моря. Маленькая Дора опускала голову на холодную подушку рядом и пристально всматривалась в лицо мамы, пытаясь понять, какое сегодня у нее настроение. Ей, действительно, это было очень важно. Пожалуй, важнее всего. Если мама еле заметно улыбалась, то девочка принималась секретным шепотом рассказывать о своих, чаще выдуманных, снах, получая в ответ снисходительную улыбку,