Инкогнито. Тайная жизнь мозга. Дэвид Иглмен
начало коренных перемен. На заре промышленной эры интеллектуалы думали о машинах. Точно так же, как сегодня люди используют метафору компьютера, в то время мышление было пропитано метафорой машины. К тому моменту (конец XIX века) биологи уверенно приписывали многие аспекты человеческого поведения машиноподобным, механистическим операциям нервной системы. Они знали, что на прием сигнала глазом, на его прохождение по аксонам, затем по нервам, ведущим к коре мозга, и, наконец, на его обработку в мозге требуется определенное время.
Однако люди продолжали рассматривать мышление как нечто иное. Им казалось, что оно проистекает не из физических процессов, а лежит в особой категории психического (или духовного). Эксперименты Кеттелла подняли проблему мышления. Оставляя прежние стимулы, но меняя задание («а сейчас примите решение такого-то и такого-то вида»), он измерял, насколько больше времени теперь требуется для его выполнения. Измерив время размышления, он предположил, что это и есть прямая связь между мозгом и разумом. Кеттелл писал, что простой эксперимент такого рода дает «сильнейшее подтверждение, что мы можем провести параллель между физическими и психическими явлениями; едва ли есть сомнения, что полученные результаты отображают сразу скорость изменения и в мозге, и в сознании»[17].
Тот факт, что мышление требует определенного времени, пошатнул столпы парадигмы о нематериальности мышления, что было вполне в духе XIX века. Оказалось, что мышление, как и другие аспекты поведения, не было какой-то потрясающей магией, а опиралось на вполне осязаемую механическую основу.
Можно ли приравнять мышление к производственному процессу нервной системы? Подобен ли разум машине? Мало кто из людей уделял значимое внимание вновь возникшей идее; большинство продолжало считать, что их умственные операции появляются мгновенно, по первому требованию. Однако для одного человека эта простая идея изменила все.
«Я», «сам» и айсберг
В то же самое время, когда Чарлз Дарвин опубликовал свой революционный труд «Происхождение видов», из Моравии в Вену со своей семьей переехал трехлетний мальчик. Этот мальчик, Зигмунд Фрейд, вырастет с принципиально новым дарвиновским взглядом на мир, в котором человек не отличается от других жизненных форм, а сложную структуру человеческого поведения можно осветить с научной точки зрения.
Молодой Фрейд поступил на медицинский факультет, привлеченный больше научными исследованиями, чем клинической практикой[18]. Вскоре он открыл частную практику, чтобы заниматься лечением психических расстройств. Внимательно изучая своих пациентов, Фрейд предположил, что многообразие человеческого поведения можно объяснить в терминах незримых психических процессов – системы, работающей за сценой. Фрейд заметил, что часто у его пациентов в сознательной деятельности не было ничего явного, что могло бы определить их поведение. Приняв новый механистический взгляд на мозг,
Cattell, “The psychological laboratory”, 37–51.
Позднее Фрейд не раз признавался, что не испытывал интереса к медицине. Он писал: «Я не чувствовал предрасположенности к занятиям медициной и профессии врача».