ДухСо пробы "Ф" за №55-12. Ледник. Игорь Галеев
лет. Он избранный, я не для мира сего, вот и вместе бы наблюдали за суетой, авось, там придется кому-нибудь пересказать. И про пьеску несостоявшуюся, балаганчики-балалаечники. Матушка-Русь. Она тебя воспитала, она тебя и похитила. Растащила. И куницей, и серым волком, и селезнем… Эка печаль! Ручата на себя задирать. А ну-ка!
Угу-гу! Интеллигенция!
Становись! Равняйсь! Смирно!
Слушай мою команду!
Я, Вячеслав Арнольдович Нихилов, собираю под свои златокрылые знамена лучших падших сынов отечества и непадших тоже! Я на горячем коне, с золотой медалью! Вы – на холодных с бубенцами. Я доскакал, вам еще предстоит. За дело, други! В галоп, а-ля! Я фантазирую, следовательно, я существую. Мы еще познаем жизнь во всей полноте и гармонии! Помирать нам!..
Да, я прав. Я еще скажу нечто. Какие наши годы, как говорил розовощёкий Славик. Нет, непременно еще поскачем, повоюем! Расцвет сил, масса жизненного опыта, профессионализм, мастерство, какое-никакое имя. А тетрадочку эту подальше, в чемоданчик, а потом сожгу, как Николай Васильевич, а ну ее, чтобы я еще тут… Нельзя раскисать!
Мне хорошо. Я чувствую, как по телу медленно и тягуче распространяется теп… За художника говорят его дела, полотна…»
На этом самом месте (когда про «полотна» и «дела») в голове у Вячеслава Арнольдовича произошла мгновенная перестановка. Как бы круговорот воды в природе. Вечное таинство. То, что было в сознании, ускользнуло в закрома подсознания, и наоборот. По этой сложной причине Вячеслав Арнольдович тотчас прекратил обсуждение дневника и перешел к анализу современных событий. И сделал это невероятно чисто и легко. Так, будто не читал дневника и не думал о нем вовсе. Бесспорно, что с вами (кто ни есть вы) наверняка случалось нечто подобное, так что этот мозговой процесс вам должен быть ясен без дополнительных объяснений.
А потом Вячеслав Арнольдович очень долго и безоблачно лежал на голом диване, то открывая, то закрывая затуманенные глаза, не шевелясь, ровнехонько дыша, не шмыгая носом. Покоился.
Когда-то он упоенно увлекался аутотренингом, йогой и в том числе различными течениями в обширнейшей индийской философии. Немало было прочтено, немало потрачено времени на разные там манипуляции с руками, ногами, головой и прочими частями тела. Многое со временем он позабыл-позабросил, а вот привычка лежать в замороженном состоянии как-то прочно укрепилась, вошла в кровь и плоть; и ничего в этом факте нет странного, настораживающего, мы все с возрастом приобретаем что-нибудь эдакое, специфическое, то, от чего ни жена, ни подруга, ни теща, ни какой иной коллектив не отучит и не отдерет. И не нужно отдирать. Зачем? Какого такого лешего?! Пусть себе отличается. Может быть, он оттого и живет и существует, что подобную «странность» имеет. Может быть, в эти специфические моменты он жизненной энергией заправляется или, скажем, от сумасшествия предохраняется. А что? Очень даже может быть.
А раньше