Аз Бога Ведаю!. Сергей Алексеев
она замыслила погрузиться в воду и отыскать приют на речном дне, но и подводный мир не принимал ее, выталкивая к свету.
Наконец всевидящее третье око узрело Зыбкий Путь – нить не толще паутины, что провисла между землей и небом. Босой ступней она встала на него и совершила первый шаг. От лютой боли зашлась ее душа: острее лезвия меча был этот путь!
Он разделял огонь и воду, Свет и Тьму…
Да нужно было ступать вперед! И отыскать князя Святослава, чтобы исполнить свой истинный рок – спасти его от мрака.
Она шла и искала повсюду, благо, могла пройти где б ни захотела. Но Зыбкий Путь меж небом и землей был перепутан, а всевидящее око истомилось видеть в одночасье две ипостаси мира.
Кровавые слезы, они текли по лицу.
С сего пути она позрела тризный пир: вся русь, усевшись за столы, вкушала мед из братины, пущенной по кругу. Хмельную сладость вначале плескали на курган – отведай первым, князь! Испей со мной! И лишь потом прикладывались сами. Из одной братины пил черносошный крестьянин и князь удельный, боярин думный и его холоп, порядный воин и священный, по доброй воле воспринявший Каз от бога Рода. Возможно, потому и любили скорбеть на Руси, ибо лишь в горький час ощущали родство и единство. Что делать, если одна братина на всех? И повенчанные ею, связанные, окрученные вдруг до колкой мужской слезы, они начинали ощущать остроту братской любви. Окованный золотом сосуд, словно пчелиная матка, собирал вокруг себя единогласно и мощно звучащий рой, способный единым порывом, единым воплем окликнуть бога на небесах.
А коль он слышит – и жить не страшно, и умирать весело.
Покуда братина свершала первый круг – миновал день и пришла ночь. Ведь без малого пол-Руси – сошлось в скорбном граде! С последними лучами зари взыграли повсюду костры, и искры, доставая Креславу, жалили тело, дым застилал пространство и выедал все три ока. Она же все бродила над землей и искала. Среди ярких огней и ясновидящей было не узреть Святослава, ибо он сам был суть огонь и свет.
А у костров гусляры, соединившись в круг, ударили по струнам – печальный долгий звон, словно могучее крыло птицы, опахнул Креславу. И теперь уж не было уныния голосов жен-плакальщиц – оплакали, отплакали свое; густой и зычный звук голосов мужей вплетался в пение струн. Питаясь от земли и от огня, он рос, мужал, и вот, вскормленный мощью многих глоток, вдруг вскинулся, как пламя, потряс дерева, сбивая наземь уснувших птиц и лист дубовый. Распев громогласный пронизал даль, сгустился и матерой тучей взметнулся к небу!
И достал Последний Путь, коим уносился огненный корабль. Бежали волки прочь, поджав хвосты, олени проскакали в глушь чащоб древлянских, и рыбы опустились в глубину.
Эх, веселиться бы так!
Но скорбной песнь была!
С зарею гусляры персты отняли от струн, и песнь уснула, как ночная птица. Креславе мыслилось: когда костры угаснут – увидит Святослава, ибо останется на земле токмо свет его. Да все напрасно! Дотлели угли, и взошедшая заря укрыла своим светом свечу горящую – суть княжича тресветлого.
Покуда