Улисс. Том II. Джеймс Джойс
полдневный час воистину есть казнь египетская, каковая и составляет ночам предрождества и послеуспения доподлинное их ubi и quomodo[26]. И как завершения и концы всего сущего в некой мере и неким образом соответственны истокам и началам его, так подобное же многоликое соответствие, что от рожденья движет и направляет рост наш, завершаясь ретрогрессивной метаморфозою, тем нисхожденьем и убываньем к финалу, каковое приятно ладу натуры, присуще и нашему подлунному бытию. Старухи-сестры втаскивают нас в жизнь – мы вопим, подрастаем, резвимся, обнимаемся, сходимся, разлучаемся, хиреем, помираем – и вновь они склоняются над нами умершими. В начале спасенный из вод древнего Нила, средь тростников, в плетеной зыбке из прутьев; в конце же – горная пещера, тайное погребение под совозглашенья орла и пардуса. И как ни единому из смертных не ведом тафоса его топос ниже будет ли возвещено нам посем путь держати во Тофет или во град Едем, и таковым же образом утаено, егда будет нам в задняя наша зримо, из каковых дальних пределов чтойность ктойности нашей почерпнула свою причинность.
Тут Панч Костелло, не утерпев, взревел громогласно: Etienne, chanson[27], однако же тот с пущею зычностию к ним воззвал, любуйтеся каков премудрость построила себе дом, сей свод толико прочен и древен, обширен и величав, хрустальный Творца дворец, ухожен как стеклышко, и тому грошик, кто отыщет горошек.
Взгляни, каков дворец построил умник Бак,
Найдешь ты там вино, и пиво, и табак,
В предивном погребе, где Бак разбил бивак.
Оле, устрашающий треск снаружи, грозный рокот и рык. Громогласно ошую Тор громыхнул млатовержец, распалясь ярым гневом. И се грянула буря, страхом его полня сердце. И Линч магистр остерег его, дабы укротил он свои балясы и блядословия, понеже сам Бог прогневался за адовы его поганства и шпынства. И оный храбрец, похвалявшийся надменно, во мгновение ока стал бледен и съежился в виду всех, речь, коя столь зычно и вольно лилась дотоле, стала тиха и смирна на диво, и сердце аки заяц заметалось в клетке груди его, едва он почуял сей бури мощь. Иные тут зачали потешатися, иные глумитися над ним, Панч же Костелло с великим рвением налег вново на пиво, а Ленехан магистр божился и клялся в том от него не отстати, и он был вправде куда как спор на всяк пустяк и безделицу. Однако тут бравый наш фанфарон вскричал, что де, видно, Никтоотец старикан сам обретается в подпитии, и на то де ему плевать, а он яко питух верха никомуже даст над собою. Сим точию тщился он отчаяние свое уняти, яко, труся, дрожал он в Хорна хоромах. И, как сказал, немедля и опростал кубок свой, спеша любыми благами упавший дух поддержати, ибо паки и пуще раскатилось по небесам громыхание, а Мэдден магистр, кой в иные поры учинялся сугубо набожен, при сем раскате отпусти под ребра ему тычка, а магистр Блум, близ фанфарона седяще и страхи его великие желая утишити, зача ободряти его всемерно, толкуя, что де все громы сии точию звук пустой, истечение влаги, в грозочреватом облаце сущей, воззри
Где (и) каким образом
Стивен, песню