Дикая и опасная. Кира Стрельникова
прогнувшись под паникой.
– Ч-что не выйдет? – пробормотала, с трудом переставляя ноги, позвоночник чуть не в пружину сворачивался от ощущения целившегося из кармана дула. Может, закричать?
– Ничего не выйдет, – жёстко отрезал мужик и зазвенел ключами. – Орать не вздумай, с такого расстояния не промахнусь, а выстрела не услышат.
Джип мигнул фарами, и я остановилась перед дверью. Похититель пугал всё больше, особенно когда неожиданно прижал меня к машине и больно вывернул руки назад.
– Я знаю, что тебе видеть человека надо, – выдохнул он в ухо, пока связывал запястья. Паника набирала обороты, превращаясь в просто-таки животный ужас, мешавший думать. – И касаться него. Я подготовился, дорогуша.
Удерживая меня за плечо, мужик открыл заднюю дверь и грубо втолкнул на сиденье. Как назло, двор оставался тихим и пустым, и вряд ли я настолько удачлива, что кто-нибудь подойдёт к окошку и заметит неладное. У нас вообще жители удивительно равнодушны и предпочитают закрывать глаза на то, что их не касается, и уж тем более может нести потенциальную опасность. Пока неизвестный обходил джип и садился, у меня закрались подозрения, кто это по мою душу. Я же получила предупреждение? И непозволительно расслабилась. Да, переехала тихо, но ведь училась в том же институте, куда поступила. И квартиру продала, а у папочки Федоса связи в строительном бизнесе. Наследила всё равно.
– Тебя Федькин отец послал, да? – прохрипела я, завозившись на заднем сиденье и пытаясь принять вертикальное положение.
Запястья ныли, вывернутые плечи тоже, страх не проходил, балансируя на грани ужаса и паники. Мужик молча пожал плечами и завёл машину. Я ещё пыталась что-то придумать, прикидывала так и эдак, но моих знаний о собственных способностях катастрофически не хватало, и несмотря ни на что, я оставалась восемнадцатилетней девчонкой, сиротой, одинокой и очень, очень испуганной. Когда джип выехал за пределы города и за окнами потянулся серый, осенний лес, паника выплеснулась обжигающе ледяной волной, затопив сознание до самого верха. События того вечера в памяти не отложились, стёртые напрочь инстинктом самосохранения, и даже потом, позже, уже в Институте, этот блок снять не смогли. Назвали обтекаемым словом «неконтролируемый выброс способностей», и на том остановились. Я только поняла, что хочу жить, со страшной силой поняла, и всё существо рванулось к этой мысли.
Кажется, до меня донёсся вопль водителя, и это последнее чёткое воспоминание. Сознание сузилось до точки, а потом его словно выключили. Единственное, я осознавала, что не в обмороке валяюсь на заднем сиденье джипа, и дальше, как понимаю, дальнейшим правили дремучие инстинкты. А когда пришла в себя и снова начала воспринимать окружающее, выяснилось, что всё совсем худо: джип стоял, уткнувшись мордой в дерево, водитель лежал лбом на руле, слава богу хоть не на гудке, и я увидела толстую струйку крови, сползшую из его уха по шее. Сердце колотилось в ушах, в них же звенел противный тоненький звук, как комар, и воздуха не хватало,