Венки Обимура. Елена Арсеньева
так сгинула? – растерялся быстроглазый. – Почему? Я же сам ее тебе принес!
– Надо было себе и оставить, коли так надобна. Ну, говори, зачем пришел?
Ерема протянул хозяину узелок:
– Прими хлебушка свежего, холста беленого.
– За что платишь? Аль от щедростей душевных решил поддержать живота моего? – насмешливо спросил Михаила.
– За помощью пришел, – послышался смиренный шепоток.
– Ну?..
– Скоро Купала.
– Поболе месяца еще до того дня.
– Чья пташка раньше проснулась, та и корму скорее нашла. Нижайшая к тебе просьба: как пойдешь в Иванову ночь травы брать, меня с собой взял бы!
– Иль сам не учен? Слышал, пользуешь хворости зельями.
– У всякой пташки свои замашки. Да и не в лечьбе дело. Вот скажу тебе, что со мной о прошлый год приключилось, в немногое время после того, как видение огненное над Семижоновкой пронеслось.
Егор прислушался.
– В ту ночь, купальскую, очарованную, пошел я в лес…
– А, царь-цвет покою не давал? – перебил колдун.
– Пошто насмехаешься? Сам на Купалу по лесу шастаешь! Иль тебе злат-цвет папоротника ни к чему?
– На Купалу всякий цвет – злат, надо лишь смотреть да брать умеючи.
– То-то и оно, – не поперечился Ерема. – За наукой и пришел. Однако слушай далее… На того на Купалу взял я Евангелие, взял ряднинку и пришел в лес, на полянку, где раньше кочедыжник[1] приглядел. Три круга очертил возле него, разостлал свою ряднинку – и ну молитвы читать! Тут и полночь. Гляжу – из неба луч синь ударил. Все блестит, все гремит, громовой голос на чужом языке вещает… Не до папоротника, страх лютый обуял! Схватился – да прочь. Бежал, бежал, вдруг слышу: догоняет меня кто-то. Оглянулся: не то мужик, не то баба во всем сером летит прямо на меня, будто огромная сова! Налетело – и повалился я без памяти. Очухался – нет ничего.
Сердце Егора отчего-то вдруг неистово заколотилось. Словно бы вспомнил он что-то… или зазвучал далёко голос родной… Нет. Почудилось.
– Иль не знал, Ерема, что нельзя оглядываться в такую ночь? – хмыкнул колдун.
– Знал, да страх одолел! Вот почему и прошу тебя на сей раз подмогу оказать. Тебе былие травяное послушно, тебе зачуранья против нездешней силы ведомы.
– С чего взял? – резко спросил колдун.
– Не горюй, Михаила, не выдам я тебя. Ни словечка не вымолвлю, что оборотень ты, волкодлак, что дружен с лешим, что кикиморку, порождение Змея Огненного, ты прикормил-взрастил…
И он прожег взглядом угол, где таился Егор.
– Следил, значит? – пуще прежнего нахмурился колдун.
– А что делать? – развел руками Ерема.
– Как же я тебя не приметил? Как товарищи мои верные твоего духу не учуяли?
– Мертвой рукой и не таких обведешь!
– Не тошно ли с мертвечиной возиться, жир вонючий топить, свечки из него лить? – глухо спросил колдун.
– Смекаю, что в том котле, где смола с отваром злых трав перемешана, тошнее того кипеть
Папоротник