Рисунки на песке. Михаил Козаков
а близкий друг нашей семьи, писатель Н.Д. Волков, годами связанный с МХАТом, даже написал мне письмо, которое кончалось резкими словами: «Искусству не нужны обезьяны в роли Гамлетов». Это письмо, помню, очень расстроило мою маму, считавшуюся с мнением Н.Д. Волкова.
После формальностей, связанных с зачислением в Театр Маяковского, Охлопков назначил мне свидание на своей переделкинской даче и вручил роль Гамлета. Он предложил мне снять комнату и поселиться на лето тут же, в Переделкине, чтобы видеться с ним и ежедневно репетировать. Что я и сделал. Всю первую репетицию мы прогуляли с ним по лесу, он рассказывал притчу о том, как один вор для того, чтобы открыть сейф, который не брала ни одна отмычка, сточил свой собственный палец до кости, придал ей нужную форму и открыл нервом – он так и сказал «нервом» – драгоценный сейф.
– Вот так и мы будем работать над ролью, – закончил Николай Павлович. – Сначала очень общее, грубое, ясное, потом все тоньше, – выпятил губы, – все тоньше и сложнее. Понял? Ну, иди отдыхай…
Недлинная репетиция в лесу закончилась. На следующий день я позвонил у калитки его дачи. На меня залаяли два огромных дога, калитку открыла Е.И. Зотова и сообщила, что Николай Павлович уехал по срочным делам в министерство, «приходите завтра». Завтра так завтра. Но назавтра последовало свое «завтра». За двадцать дней переделкинской жизни было в общей сложности пять репетиций, во время которых Охлопков в основном рассказывал мне о роли, но одна из них – единственная настоящая – состоялась в репетиционном зале театра в Москве, куда мне пришлось поехать из Переделкина. Николай Павлович репетировал со мной первый монолог.
И вдруг я увидел, что он зевает! Естественно, я отнес это к своей бездарности. И только позже узнал, что Николай Павлович не создан для застольных репетиций, да еще один на один с актером. Его талант ярко проявлялся в другом. Он был режиссером-постановщиком. Когда на сцене декорации, свет, оркестр, в зале люди, актеры, практиканты – он попадал в свою стихию. Тут ему приходили неожиданные решения, Охлопков взлетал на сцену, и все становились свидетелями его необычных показов. Тогда он и творил подлинно вдохновенно.
Но все это мне только предстояло узнать. А после той злосчастной репетиции, когда я увидел, к своему ужасу, зевающего мэтра, я, по его же предложению, уехал отдыхать на юг, в Гагры. Николай Павлович напутствовал меня:
– Отдыхай, но роль учи. Самойлов может запить, и тут тебе придется лететь на гастроли и срочно вводиться. А если этого не случится, встретимся осенью в Ленинграде на сборе труппы в Выборгском дворце. Ну, будь здоров, Миша Козаков. Думай о роли…
На том мы расстались. Я был растерян. Как это можно срочно ввестись на роль Гамлета? Кто будет вводить? Для чего и зачем? Ерунда какая-то…
Я не знал, что на Урале, где проходили гастроли театра, после XX съезда прошло собрание, осудившее культ личности Сталина, а заодно и Охлопкова. Два члена партии, Е. Козырева и Е. Самойлов, выступили на собрании с критикой руководства театром Н.П. Охлопковым,