Души исполненный полет. Ольга Киевская. Владимир Леонов
себя, к своей личности. В таком мировосприятии, когда мир не превращен в пучину личного произвола и человеку разрешается все то, что не обижает и не оскорбляет других, а поступки проистекают не из отвратительных и фальшивых побуждений – ключ к разгадке таланта Киевской, изумляющей современников звуками свой лиры поэтической:
Торжественно задумаюсь о чуде…
Вода и небо намертво слились…
Икра мерцает в царственном сосуде —
В ней жизни свет и Будущего жизнь.
«Счастливая смелость» – общее поэтическое настроение Киевской, слагающееся из жажды жить с ликованием и жажды творить совершенно и завершенно; чем более зрелым становится талант поэта, тем реальнее выражается это лирическое настроение и аккорд разлагается на более частные, но зато и более определённые мотивы: любовь, нежность, грусть, сострадание, родина, отчий дом…
Все дальше и дальше от детства уходим
По осени жизни.
Отмеченный срок незаметно проводим
От свадьбы до тризны…
Семейный очаг, нам ниспосланный Богом,
Оценим, взрослея.
Родителей старых мы стали намного
Сильнее, умнее…
…О, как безрассудно мы были горды
Своим превосходством!
Нас целая вечность ждала впереди,
И шаг – до сиротства. – «Все дальше и дальше…»
В мире подлунном поэтесса хочет «впадать в ересь идолопоклонства», грызть землю, как волчонок Мцыри, чтобы «…время чувствовать на вкус»: …Слушать дьявольские струны //Лютой лютни Люцифера,// Хороводить с чертом дружбу,//…Завербовать на службу //Огнедышащих драконов…».
Киевская – носитель эллинского мышления. Ее стихотворения наделены разительной силой, потому что создаются с помощью Сивиллы, устроительницы настоящего и предсказательницы будущего, поэтесса размышляет о вечных вопросах бытия, о смысле человеческого существования и в своих субъективных ассоциациях создает палитру образов, подчиненных тайным заветам пророчицы:
Кто светел – не отбрасывает тени,
Не кланяется грешной темноте! – «Свет и тень»
Для Киевской мир людей – не «бездушный лик» и не дряхлая фигура безразличия – печатника прижизненной смерти. Везде она видит Тайну. Чудо. Свободу. Душу. Желанная гостья в этих роскошных просторах, где «…у дневной кифары вырвали с корнем струны,//Лишь мотыльки с восторгом бьются о бубен лунный…»
Ее влечет не «биография тела, а биография души», в поэзии она ищет или «аленький цветочек» или «лунный вкус» – свой «Храм любви», тот «страстный непокой», колдовской, иррациональный, чтобы пресное бытие окрасить «мечтой манящей и дразнящей» – «играть с огнем» и «жить на грани „можно“ и „нельзя“».
Щемящие стихи о неразделенной любви, которые у Киевской названы «Звезда под названием „Ты“» – свидетельства трогательной влюбленности, сильных увлечений Киевской:
…Я хороню на дне обид
Еще