Звериное царство. Жан-Батист Дель Амо
и она опоросится, зараза передастся поросятам, и молодые свиноматки будут жрать приплод – в точности как мать. Это как порок, как изъян… Я такое видел своими глазами… Придется ее забить.
Он важно качает головой, вытирает нос тыльной стороной ладони (на коже остается склизкий след), подносит к губам пустую рюмку, запрокидывает назад голову в надежде насладиться последней каплей спиртного.
– Так-то вот…
– Но мы хорошо кормим скотину, – удивляется муж.
Бризар пожимает плечами.
– Может, животинка много крови потеряла, пока поросилась, вот и захотелось «свежатинки». Или настрадалась и отомстила… Нужно сразу забирать послед и менять солому, а как только малыши облегчат мать от первого молока, бояться будет нечего.
Бризар бросает взгляд через плечо и встает.
– Дождь вроде кончился. Пойду. Потом еще поговорим.
Хозяин дома согласно кивает и поднимается, чтобы проводить гостя до двери. Бризар одевается, отжимает берет на глянцево-серый булыжник двора, надевает его, кивает и уходит. Хмурый хозяин дома надевает кожаную накидку с прорезями для рук, обувает сабо и направляется к свинарнику. Женщина закрывает дверь. Она смотрит в спину этому еще крепкому мужчине, ее мужчине, который медленно, широкими шагами, движется к цели под небом, затянутым черными рваными тучами. Фермерша дрожит всем телом, поворачивается, бредет к кровати, ложится и сразу проваливается в сон.
Чуть позже, тем же вечером, случившееся отходит на задний план, остается лишь смутное воспоминание. Так, пробуждаясь, ощущаешь послевкусие сна; спусковым крючком становится незначительная деталь, содержащая в себе весь сюжет и память о нем, нить, которая распадается, как только женщина делает попытку вытянуть ее на поверхность сознания. Некоторое время особое физическое состояние бездонной пустоты еще живет в ней, но каждый новый день уносит прочь частицу воспоминания о родах на полу свинарника. Свинью-детоубийцу ставят на откорм и привозят с соседней фермы хряка, чтобы покрыть другую свиноматку. Спустя три месяца, три недели и три дня она поросится, и по совету Альбера Бризара поросят из предосторожности обмазывают декоктом из горькой тыквы и можжевельника. Печальное происшествие забыто.
В конце каждой недели, выкурив трубку, выпив рюмку водки или стаканчик горячего вина на трухлявой деревянной скамейке и насладившись зрелищем дня, угасающего над замшелыми крышами хозяйственных построек, где дремлет пара вяхирей, муж возвращается к супружескому ложу. Он раздевается при свете лампы, облачается в ночную рубашку, ложится под простыню, толкает створку двери и тянется обнять жену. Она лежит на животе и притворяется, что спит, или изображает враждебное забытье. Эта женщина не стремится к совокуплению, но терпит резкие движения мужа. Он торопливо тянет вверх ее рубашку, задирает свою, мнет маленькие груди жены, обнимает за плечи, шарит между ног, направляет рукой свой длинный твердый член, узловатый, как кость или одно из тех бычьих сухожилий, которые сушат на солнце, а потом пускают на тросточки.