Дора, Дора, памидора…. Сергей Чилая
если смотрел, конечно. Но потом привык. И молчал, но так по-интеллигентски нагло, что матерные тексты просто толпились в воздухе. «Hit the road bitch!»[25] – читала я, но не обижалась и не уходила.
Но однажды добилась своего, если это можно назвать достижением. В тот вечер пьяный Зиновий долго рассматривал меня, не узнавая. Встал, поманил ладонью, но так неожиданно, что я в страхе шарахнулась. Подошел и молча стал стягивать с меня одежды, осторожно и очень умело, пока не раздел догола. Притащил стул. Сел и принялся разглядывать, чуть касаясь тела руками. Добрался до клитора. Я покраснела и сказала, будто была последней дурой:
– Доктор Дарвин говорит, у меня слишком большой клитор. – Он даже не улыбнулся.
Я пребывала в каком-то совершенно незнакомом восторженном трансе, трепеща каждой клеткой собственного тела от сумасшедшего желания, которого никогда не знала. Оно было так мучительно прекрасно своей незавершенностью, что вынести его, пережить, казалось, уже нет сил. А он продолжал свои касания, доводя до изнеможения, до полуобморочного состояния, когда потеря рассудка кажется самой малой из потерь, которые ты готова отдать, чтобы мука продолжалась. Только Зина встал внезапно со стула и также молча повернулся ко мне спиной…
Похоже, у него были свои проблемы. Но не слабее. Я безумно жалела его. И себя. И умирала от желания раздеть, приласкать, помочь выплакаться в жилетку. Но он держал меня за бигля. И не пинал ногой только из сострадания и уважения к этой породе с чистыми инбредными линиями, специально выведенной в Штатах для экспериментов по трансплантации органов. Мне ничего не оставалось, как смириться. Я все больше становилась похожей на бигля любовью, терпением и преданностью. Оставалось любопытство, такое же неудовлетворенное, как и все остальное в наших отношениях с Зиной.
За правдой я отправилась в отдел кадров. Попросила личное дело Зиновия Травина. Мне отказали. Отправили к начальнице. Кадровичка, за сорок, худая, модно одетая – в институте, глядя на Дарвин, все хорошо одевались, – улыбчивая и любопытная, поинтересовалась сразу:
– Чем вы так обворожили профессора Дарвин, милочка?
Не ответить ей было просто невозможно:
– Полагаю, в основе наших отношений лежит гомосексуальная невостребованность обеих. – Кадровичка не сразу въехала. А въехав, перестала улыбаться. Стала киснуть и так сильно, что мне стало жаль ее.
– Ступайте за разрешением в службу безопасности – отомстила женщина.
Начальник службы безопасности института, крепкий старый пень в полтора моих роста, со странной фамилией Сангайло, встретил, будто ждал всю жизнь. Выбритые до блеска голова и лицо без бровей и ресниц. Типичный комбриг Котовский. Мне показалось, слышу победный топот красной конницы. Тонкий темный костюм от Труссарди. Такие же очки. Только антураж не скрывает кагэбэшно-эфэсбэшный анамнез. Не помогает доска с иконой святого на стене. Золотой крест на могучей шее в вырезе расстегнутой рубахи и кольца на пальцах, удивительно длинных, как у Рахманинова.
– Зачем
Пошла вон отсюда сучка.