Игра в бирюльки. Сергей Венедов
В этих условиях Гера Седин, как и его любимый литературный герой – солдат Швейк, выступал «за умеренный прогресс в рамках законности», что означало – не высовывайся или не навреди себе сам. Статус-кво в стране Советов его вполне устраивал как трамплин для будущего легального выезда в страну с мягким климатом и твердой валютой. Поэтому, в отличие от невыездного Земского, напрасно было ждать от Седина публичных бравад с антисоветским душком или неуместных шуток по адресу властей. И это еще больше сближало двух «просвещенных конформистов», как они себя называли.
– Будем наслаждаться жизнью, – проповедовал Гера, гурман и обжора, – никого не предавая, не ноя и не агрессируя. Какой прок тухнуть за свои неординарные мысли в каком-нибудь лагере или в ссылке. В своих головах мы построим лучшее будущее и воплотим его в жизнь. Книжный Дон Кихот симпатичен, трогателен, но не больше. Его пример ничему не служит. Толпа плюет на подобных придурковатых героев и рукоплещет блестящим победителям. Из лицемерия, трусости, подобострастия, из патологического преклонения перед силой, властью и деньгами…
Вернувшись в дом после умывания в реке, Кранцев сразу остро почувствовал запах жареных лесных грибов с луком. Баба Поля готовила им завтрак. Часы показывали половину восьмого – в котором же часу юркая старушка успела смотаться в лес и набрать грибов? По дороге назад она успела прихватить в сельпо буханку свежего серого душистого хлеба кирпичиком – специально для городских гостей. Гера уже свесил ноги с полатей и тоже вдыхал вкусный запах. Почти одновременно в дверь постучали, и в избе появился потрепанный мужичок с протезом вместо левой ноги. «Савельич», – представился он и без приглашения уселся за стол под приветливым взглядом бабы Поли. «Гриша – свояк мой, инвалид войны, – пояснила она, – божий человек». Как бы в подтверждение ее слов на груди пришедшего зазвенели медали, прикрепленные к застиранной гимнастерке – видимо, его единственной приличной одежде «для выхода». «Зашел вот Полину проведать», – доложил «божий человек», поглядывая на стол, где кроме миски с грибами, тарелки с солеными огурцами, полбатона колбасы и нарезанной буханки хлеба уже высились две бутылки любимого национального напитка. «А заодно и гостей приветить», – добавил он и для порядка откашлялся. После выпитой третьей, не закусывая, Савельич приступил к сбивчивому рассказу о своих разногласиях с окружающим миром.
– Вот, к примеру, вы, молодые, а уважили меня, старика, ветерана Великой Отечественной, налили стаканчик… От козлов – начальников наших, которые наверху, такого не дождесся… На их сраную пенсию, что нам плотют, не накупишься. Хорошо, что Поля огород держит, с него и кормимся, с голоду авось не помрем… А еще один тута недавно, художник, любят, черти, к нам приезжать, так вот собрался в обратный путь и, вместо чтобы налить, кисточку мне свою подарил… На кой хрен она мне, в жопу вставить, чтоб на осла походить? Так их и без меня хватает.
Наверное,