Под взглядом пристальным чудовищ. Николай Кудин
оступаясь на чумных проталинах,
блуждая в поселениях оставленных,
смятенная душа с нахальством беженца
вселяется в бесхозные дома.
«Цепляется взгляд за последние тени…»
Цепляется взгляд за последние тени,
За память проживших не так и не с теми,
за ревность, за жалость, за все, что прижалось
к моей онемевшей душе.
Пропавший корабль пролетает, беззвучен,
над контуром темным лесов и излучин,
над жизнью запойной, над выцветшей поймой —
и вновь исчезает в ковше.
Утраченный миг, пустота на радарах,
день запуска на фотографиях старых.
Неведомой нотой, как вечной зевотой,
небесная давится медь.
И мечется дух, неразрывен и плотен,
от черных тетрадей до черных полотен,
по страшной орбите – от слова «терпите»
до слов «невозможно терпеть».
«То ли солнце в преддверии тьмы…»
То ли солнце в преддверии тьмы
Зависает над краем:
Наши тени все больше, а мы —
Мы почти исчезаем.
Ты поймешь это лучше, прости,
Чем иной обреченный,
Ведь тебе не пристало расти,
Будто лилии черной.
Горсть земли, чья межводная власть
Неделима отныне, —
Ты заветных времен дождалась,
Как и все остальные.
И теперь то, чем живы они
В этом мареве едком,
Достается, как в лучшие дни,
Не потомкам, а предкам.
Твоя тень все растет и растет,
Как шальные наценки,
Но твой плащ – он истреплен, истерт,
Он наброшен на церкви.
И сейчас нам понятен, как встарь,
Светлый ужас, в котором
Ты глядишь на далекий алтарь
Тициановым взором.
И подставленная бризу верфь,
И дворец с темным садом —
Все привыкло смотреть снизу вверх
на вознесшихся рядом,
На паром, что ползет поутру
Из лагуны неспоро,
Как фигурка, что взяли в игру
Из другого набора.
Ты идешь на знакомый вираж,
Для прыжка напружинясь.
Прежний мир был приземист, а наш
Оказался прижимист.
Да и город всегда был таков,
Щедрый лишь на осадки —
Рыбаков, как и учеников,
Не бывает в достатке.
Разбежался по тучам озон,
Львы на юг отлетели.
Наступает большой несезон,
Удлинняются тени.
Облетает ухоженный сад,
Не спеша и опрятно.
Ну а мы подрастем – и назад,
Подрастем – и обратно.
«В белом сне, в твоем покое мутном…»
В белом сне, в твоем покое мутном
зазвенит расшатанный металл.
Так щелястый дом похмельным утром
прогревает тот, кто первым встал.
Лязгает безжалостно заслонкой,
гулко снег сбивает о порог,
сыплет