О бедном вампире замолвите слово. Ирина Боброва
спиртного больше, чем доморощенные алкаголики, весьма удивляло достойных тружеников села. Однако, приезжие были людьми творческими и называли себя непонятным, но завораживающим словом – богема. Местный почтальон Шипица, слывший человеком начитанным, не упустил возможности блеснуть эрудицией.
– Вот вы мне скажите: чем отличается богема от бомонда? – спрашивал он у приезжих.
– Бомонд, милейший, до самогона не опускается и творчеством предпочитает на Багамах заниматься, а не в Задерихе, – посмеиваясь, отвечал ему Мамонт Дальский, единственный экономист в шумной толпе художников и литераторов.
Селяне поначалу недоумевали, как он затесался в эту пёструю компанию, но потом, видя, что самогон экономист шибко уважает и от «богемных людей» не отстаёт, перестали этому удивляться.
Сам же Дальский свой интерес к богемной жизни объяснял просто:
– Зато весело! – говорил он и усмехался в усы.
– Где-то я тебя видел, – не отставал от него дотошный работник почтового ведомства, почтальон Шипица.
– Во сне кошмарном, а может в телевизоре – там мамонтов любят показывать,– проворчала в ответ любимая тёща одного из художников, у которой вся шумная компания, собственно, и столовалась.
Тёща зятя не любила и принципиально не понимала, что нашла её дочь – гарна дивчина украинских кровей – в этом «дохлом»?.. Саша Пушкин, напротив, мать своей жены очень уважал – та готовила просто изумительные пельмени. Тёщу звали Тамарой Ивановной и она, жалуясь на зятя подружкам, не получала от тех ни понимания, ни сочувствия. «Ты уж его не забижай, Тома, он же человек богемной» – с ударением на «О», говорила самая близкая из подруг. В ответ тёща подающего надежды художника только плевалась. Однако в силу законов гостеприимства и чтобы соседи худого не подумали, если зять всё же вылезет «в люди», и самого Сашу Пушкина, и всех его друзей, Тамара Ивановна принимала с показным радушием.
– А чего тебя мамонтом прозвали? – поинтересовался Шипица.
В ответ экономист показал язык, перестав сразу быть серьёзным, усатым дядькой. Это была любимая шутка Дальского, он во всю ивановскую эксплуатировал свою похожесть на Эйнштейна, часто веселя этим компанию.
– Шипица, ты что ли совсем оглох, не узнаешь, – захохотал балагур и весельчак, а так же душа всех деревенских гулянок, тракторист Васька Курицын. Механизатор очень любил сканворды и постоянно таскал с собой пару-тройку. – Вот, смотри, – он развернул газетку и ткнул пальцем в фотографию Эйнштейна. – Это же ты, Мамонт, тут я тебя без очков не признал. – Курицын выудил из бездонного кармана, каких на камуфлированном рабочем комбинезоне было множество, карандашик, послюнявил его и, посчитав клеточки, спросил:
– Дальский с двумя «С» пишется? А то тут одной буквы не хватает.
– Пиши с двумя, – добродушно разрешил пьяненький Мамонт и снова показал язык.
Погуляв ещё три дня, компания, притихшая, ввиду похмельного синдрома,