Во всем виноваты шахматы. Анатолий Агарков
равносильные. Можете жребий бросить.
Так просто.
– А Виктор Афанасьевич судить не собирается?
– Играть, говорит, больше хочется.
– Ну, тогда лучше нам сыграть, чтобы выяснить, кто сильнее.
– Тогда сиди и жди – он обещал сегодня прийти. Или… хочешь, пойдем сыграем?
– Пойдем, но учти – шахматист ты сильный, но корчить из себя крутого тебе не стоит: больше на смех нарываешься.
– Ты че обиделся?
– Ничуть. Тебя хочу разозлить, чтобы вывести из равновесия и обыграть.
Мы взяли шахматы в спортивном зале и сели играть на скамейке трибуны болельщиков возле футбольного поля. Я знал – если поймаю кураж, то могу Маненкова наказать, потому не зажимался: играл раскованно и рискованно. Пока неплохо получалось…
Вдруг Сергей вскинул голову и на кого-то посмотрел за моей спиной. Я обернулся и увидел Виктора Афанасьевича. Это был он, Проскуряков – мой соперник за место в команде на спартакиаду. Он шел по тартановой дорожке, эллипсом окаймлявшей футбольное поле. Еще издали высоко поднял руку, приветствуя нас.
– Салют, шахматистам!
Мы лишь кивнули в ответ и вновь углубились в игру.
Когда Афанасьич подошел, поздоровался рукопожатием и присел, разглядывая расположение фигур на доске, Маненков встал.
– Ладно, Егорыч, перед ответственным поединком не буду тебя утомлять и обижать – предлагаю ничью, – и пересел, уступая место возле доски моему сопернику.
Я не стал возражать, хотя имел некоторое игровое преимущество.
Мы вновь расставили фигуры, и в этот момент Сергей объявил:
– Четыре партии по полчаса. Если по итогам будет ничья, тогда блиц до преимущества в три очка.
Уже в игре с Маненковым чувствовал себя раскованно. Впрочем, это еще не говорит о том, что пришел кураж – но он где-то был на подходе.
Виктор Афанасьевич человек интеллектуальный – с ним можно играть и говорить о высоких материях. Вот прямо сейчас он нам рассказал то ли байку, а то ли анекдот, как освистанный зрителями актер прервал свою роль и со сцены заявил: «Эй, а я-то здесь причем? Я что ли написал эту хренотень? Все претензии Шекспиру»
Я слушал, улыбался и играл, тесня черные фигуры Проскурякова.
Маненков сидел рядом и активно переживал, но не за кого-то из нас, а за игру – он всегда был на стороне побеждающего.
– Сергей, ты никогда не улыбаешься? – спросил Виктор Афанасьевич.
– Улыбаюсь, если слышу или вижу что-нибудь смешное. Вот сейчас, например… скажи, Егорыч, дедушке Вите: «Ну все, ты – мой, засранец седой».
– Я таких слов не знаю, Сергей Олегович, – посетовал я, объявляя противнику «шах».
Лидер наш не унимался:
– Тогда ты, Афанасьич, скажи: «Чего ты, мать твою, к моему королю прикопался?»
– Не дождетесь, сударь, – ответил Проскуряков. – Я буду проявлять полное равнодушие и сведу партию на ничью.
– Это вряд ли, – усомнился