Княгиня Ольга. Огненные птицы. Елизавета Дворецкая
и соседи? Живы ли еще?
Людей в охваченном огнем краю селения не было. Пришлось дать здоровенный крюк, чтобы незаметно подобраться с другой стороны, зато теперь Берест всех увидел. Женщины, дети, отроки сидели на земле, на пустыре перед святилищем, сжавшись в тесную кучу для тепла. Долетали звуки плача и причитаний. С кромки оврага Берест разглядел с краю троих мужчин. Руки у них были связаны, у Лызгача на плече краснело кровавое пятно, у Миряги был разбит лоб. Больше никого. Ни Мезенца, ни Комля, ни Задорки, своего троюродного брата и лучшего приятеля, Берест разглядеть не мог.
Снова встало перед глазами тело отца с кровавым проломом на лбу. И впервые ясно обозначилась мысль: да был ли отец жив, когда он тащил его к избе?
Нет, лучше не думать о худшем, пока ничего не ясно.
В кучу на расстеленной бычьей шкуре были свалены разные пожитки: тонкий лен, хорошая опона, бобровые шкурки, две-три медвежины. Особенно-то поживиться гадам здесь было нечем. Тут не те палаты, что у княгини киевской, с золотых блюд серебряными ложками не едим, паволоками не утираемся.
Трое-четверо всадников объезжали пленников, поигрывая кто плетью, а кто секирой или мечом. Остальные русы, спешенные, толпились у костра. Лежала разрубленная свиная туша, часть мяса уже жарилась на отодвинутых от пламени углях. В корыте были навалены короваи – от разных хозяек, видно, вынесли, что нашли в избах. Русы хохотали, жадно ели хлеб и сало, разложенные на круглом щите, толкали друг друга в плечи, радуясь добыче.
Один сидел поодаль, и на горле у него виднелась широкая белая повязка с пятном крови. С досадой Берест признал в нем своего руса с гумна. Живучий, гад! Горло ему расцарапал, но до яремной жилы не достал.
Человек пять толпилось возле кого-то одного, разглядывая то, что он им показывал, – что именно, Бересту издали было не видно. Но русы очень веселились: орали что-то по-своему, смеялись, били друг друга по ладоням. Вот из круга вышел парень – примерно ровесник Береста. Среднего роста, светловолосый, с правильными чертами загорелого лица, улыбающийся во весь рот. Эта сияющая счастьем улыбка делала его похожим на Ярилу, что ездит весной по полям на белом коне. В последние годы Ярилой Малинской волости был Станко… черным прахом он в сыру-землю ушел… из-за этих вот…
Чему они так радуются? На ходу молодой русин засовывал что-то за пазуху. Что нашли? Рог, что ли, из святилища уволокли?
За спиной кто-то тихонько свистнул. Берест едва порты не замочил от неожиданности и резко обернулся, сжимая рукоять чужой секиры. Но в пяти шагах на дне оврага позади увидел Межака – старшего Лызгачова сына.
– Я это! – прошептал тот. – Не скачи, заметят.
Берест торопливо соскользнул к нему. Оказалось, Межак тоже запомнил науку деда Миряты и сразу кинулся в огороды. В лес убежал Липняк, сын покойного Томилы, и Комлева баба с дитем. Межак знал, где они сидят, но больше никого пока не видел.
Неужели все прочие там, в кольце у русов?
– Их что, уведут? – недоверчиво спросил Берест. – В Киев с собой?
Сам