Жизнь. Книга 1. Все течет. Нина Федорова
начинался от полицейского («Ваше благородие!»), и это вызывало привкус опасения и беспомощности в её маленьком сердце. Ничего больше не выдавали окна из их секретов, хотя они и не были завешены шторами. Только что вымытые к началу учебного года, они сияли отражённым солнечным светом, насмешливо и пусто, а между тем внутри здания уже происходило что-то: оттуда доносились неясные шумы и звуки – там готовились к чему-то.
Это был первый день учебного года: молебен. Начинали уже собираться девочки, их родители, преподаватели, классные дамы. В прелестной парадной форме, сияя белизной фартучков, воротничков и манжет, приветствуя друг друга, перекликаясь, смеясь, девочки легко взбегали по ступенькам и исчезали в гимназии. Их сопровождали родственники и гувернантки.
Кое-кто подъехал в экипаже, и их появление вызывало всеобщее внимание: это была аристократия старого города или его богачи. Элегантный экипаж легко подкатывал к подъезду. Подковы лошадей выбивали искры из камней мостовой. Кучер на лету ловко останавливал экипаж, живописным движением руки подтянув вожжи. Швейцар распахивал дверь и стоял, кланяясь низко. Милая девочка – причина всего этого – возникала из глубины экипажа, оживлённая и радостная, как ангел. Гувернантка, мать или родственница, кружась около неё, расправляла воротничок или бантик в косе, и затем торжественным шествием они подымались по ступеням и исчезали в гимназии.
Учительский персонал, как менее состоятельный класс, подходил пешком, вежливо приветствуемый со всех сторон. Дьякон, златовласый и сладкогласный отец Анатолий, шёл для сослужения в молебне медленно-медленно, давая возможность всем полюбоваться собой. Он сиял новою светло-коричневой люстриновой рясой. За ним, на расстоянии, стараясь быть им незамеченной, ныряя в толпе или возникая из неё, следовала его жена. Напрасная предосторожность: дьякон принадлежал к тому типу людей, кто не оглядывается назад. Она же не была приглашена на молебен, к удовольствию мужа, так как он давно начал стесняться своей «необразованной» и слишком уж простой жены. Питая в душе подозрение, что письма в светло-голубых конвертах посылаются дьякону некоей классной дамой, она искала случай увидеть их вместе, при встрече, и по тону приветствий умозаключить «что и как». Прошёл торжественно священник гимназии; суетливо прошмыгнул, не вызывая ничьего внимания, регент гимназического хора.
И как бы венчая съезд, заключая его торжественным аккордом, вдали появилось ландо, влекомое парою лёгких, сказочных коней. Они были светло-серые, с белоснежными гривами.
– Головины! Головины! – разнеслись восклицания и шёпот. – Это едут Головины!
Ландо катило к подъезду. Над ним колыхались прелестные зонтики, два «взрослых» и один кружевной, маленький. «Мы опоздали!» – прозвенел из его глубины серебряный голос. «Нас подождут! – уверяла гувернантка по-французски. – Они не начнут молебна без нас!»
– Головины! Головины!
В восклицаниях слышалось многое: восхищение, лесть, уважение, зависть. Головины – самая