Ил-2 атакует. Огненное небо 1942-го. Василий Емельяненко
не так-то просто было добраться даже до Симферополя. Весь транспорт в первый день войны был мобилизован военкоматами, а вывозить из Гурзуфа начали только военных, и то по старшинству. Сколько же придется ждать своей очереди младшему лейтенанту запаса?
Решив с Петей добираться на попутных машинах, после обеда мы распрощались с санаторием, взяли чемоданы в руки и поднялись к шоссе. Перегруженные полуторки и автобусы мчались как на пожар, и на наши поднятые руки никто не обращал внимания. Мы двинулись по дороге и к вечеру, отмахав километров двадцать с гаком, оказались в Алуште. За Алуштой какой-то шофер сжалился и позволил нам залезть в кузов заваленного мешками грузовика. Несколько раз нам пришлось помогать водителю латать лопавшиеся камеры, и до Симферополя мы добрались только поздно ночью.
Город был затемнен, а на вокзальной площади стоял гул. Народ сидел на чемоданах и узлах, хныкали дети, переругивались мужские голоса, сновали в потемках люди, осторожно перешагивая через спящих. У входа к военному коменданту была толпа, и пробиться к заветному окошечку за билетом казалось невозможным. «Пропустите генерала!» – раздастся чей-то голос в темноте, но люди расступаются неохотно, со всех сторон молча жмут. Всем срочно надо в свои части…
Мы с Петром решили ехать зайцами. Нам с ним даже было по пути – ему в Кировоград, мне – дальше. Долго бродили по шпалам у неосвещенных составов. Двери вагонов заперты, проводников нет. Нашли незапертую дверь вагона. Вроде бы пустой. Чиркнули спичкой, со всех полок и углов на нас зашикали – нарушили светомаскировку. Вагон – битком, но гвалта нет – только перешептываются.
Поехали… Курили в тамбуре, зажав папироски в кулак. Где-то в степи вспыхивали сигнальные ракеты. Пассажиры прильнули к окнам: «Это немецкие диверсанты сигналят своим самолетам»…
В Николаеве было многолюдно: выходной день. У кинотеатра из репродуктора в полную мощь лилась мелодия модной песни, публика, одетая по-праздничному, валила с дневного киносеанса. Потом где-то высоко захлопало, будто кто палкой выколачивал ковер. Все с любопытством задрали головы – вверху черные дымки, и намного выше этих дымков летел темный двухмоторный самолет, и за ним тянулся белый след. Самолет был немецкий, а какой – не знал и я, летчик Осоавиахима. Самолет скрылся из виду, только две белые черточки, медленно таявшие позади, продолжали двигаться на восток.
Особенно многолюдно было в этот день на Советской улице. Тротуары не вмещали людей, восторженно приветствовавших колонну кавалеристов. Копыта дробно цокали о мостовую, куда с тротуаров бросали цветы. Впереди на гнедом коне, чуть подбоченясь, сидел в седле знакомый мне человек со впалыми щеками, сухопарый и немолодой. Это был наш председатель областного совета Осоавиахима, майор Зможных, который воевал еще в гражданскую, – частый гость Водопойского аэродрома. Вслед за ним на конях два бородача высоко держали красный стяг. На нем была захватывающая дух надпись: «На Берлин!»…
Пробиться к николаевскому военкому было