Штрафной батальон. Евгений Погребов
щеголеватый старший лейтенант спортивного склада с золотой коронкой, поблескивавшей под верхней губой. Представился не без позерства:
– Временно исполняющий обязанности командира второй роты старший лейтенант Чиженко. Прошу любить и жаловать, а на взыскания не обижаться.
– Гусь! – подал реплику Карзубый.
Чиженко не обиделся.
– Гусь, да к тому же такой, что с любой свиньей уживусь, – подкупающе улыбнувшись, подтвердил он.
Штрафники оценили ответ, сдержанно рокотнули.
– Такой нам подходит!
– Вот и отлично. Взаимопонимание, значит, обеспечено…
В первый же вечер после работы новоявленный командир роты побывал в землянке у штрафников, обстоятельно, не упуская мелочей, ознакомился с их бытом, походя раздал солдатам всю махорку из кисета. А наутро в помещении появились и карбидные фонари, и свежие газеты, и даже бумага для писем. Ничего не упустил из виду ротный. Перед обедом стали регулярно зачитывать сводки Совинформбюро.
Восприятие у штрафников особое, обостренное. Доброе слово им долго помнится, а искреннее участие и расположение – тем более. Хоть и дисциплину с них жесткую новый ротный требовал, и в работе спуску не давал, а потянулись к нему душой люди. Безошибочным чутьем своим определили: не подличает Чиженко, не притворяется – по-настоящему людей в них уважает.
Новый ротный распределил штрафников по взводам. И к этому мероприятию продуманно подошел. Сначала костяки отделений из фронтовиков сформировал, следя за тем, чтобы поровну их везде оказалось, затем по нескольку человек из необученных к ним добавил и напоследок уголовников по двое-трое, как довески к хлебной норме, распределил.
Павел остался доволен: в один взвод с Махтуровым попал. Вместе с ними – Шведов, Кусков, Бачунский, Сикирин, Яковенко, Туманов с Илюшиным. Ребята неплохие. Лучшего, пожалуй, и желать не стоило. Бачунский по этому поводу образно высказался:
– Ничего ковчежек получился. Ною и то бог худший ассортимент подсунул: семь пар чистых и семь пар нечистых, а нам всего троица досталась. – Он имел в виду Карзубого, Тихаря и Яффу, тоже зачисленных во второй взвод. – Жить можно.
– А эта сволота чем лучше? – кивнул на Кабакина Шведов.
Кабакин, видный из себя тридцатитрехлетний солдат с благородной внешностью воспитанного интеллигента, вызывал у всех без исключения не меньшее отвращение, чем уголовники. Жалкий откровенный трус, призванный в армию летом 1942 года, он прочно осел на пересыльном пункте. Всякий раз, как только маршевая рота выстраивалась на поверку перед отправкой на фронт, у рядового Кабакина непостижимым образом обнаруживались в нижнем белье насекомые, и он беспрепятственно возвращался сначала в санпропускник, а затем в казарму, где, таясь от посторонних глаз, прикармливал в припрятанном спичечном коробке позаимствованных напрокат вшей.
Кабакина презирали даже уголовники. Изощряясь в издевках, они загоняли его на ночлег под нары, в угол с парашей, заставляли пресмыкаться. Одержимый