Великий Александр Македонский. Бремя власти. Михаил Елисеев
не желает. Сейчас трудно сказать что-то определенное, но, на мой взгляд, в данной ситуации Александр чувствовал себя при македонском дворе достаточно уверенно, отношения с Филиппом стали более-менее налаживаться, и вряд ли бы он пошел сейчас на убийство отца. А вот мать царевича – совсем другое дело.
Гордая и властная царица, жрица древнего культа Кабиров, чувствовала себя униженной и прекрасно понимала, что та роль, которую раньше при македонском дворе играла она, теперь будет принадлежать другой. И ситуация может измениться только в том случае, если царем станет сын, а главный виновник ее позора отправится к Аиду. «Олимпиада не менее страдала от того, что ее отвергли и предпочли ей Клеопатру, чем Павсаний, – от своего позора» (Юстин). Получается что-то по принципу – вот и встретились два одиночества. Но тот же Юстин указывает, что оскорбленная царица искала и другие пути мести своему неверному мужу: «Олимпиада со своей стороны побуждала своего брата Александра, царя Эпира, к войне с Филиппом и достигла бы цели, если бы Филипп не сделал Александра своим зятем, выдав за него дочь». Ну, тут трудно говорить, начал бы Эпирец войну с Филиппом или нет – ведь троном он, в конечном итоге, был обязан именно ему, да и не Эпиру было воевать с Македонией – весовые категории разные. Александр Эпирский был реалистом и ввергать свой народ в войну из-за оскорбленных чувств сестры вряд ли бы стал – времена Троянской войны канули в Лету. Так что вполне возможно, что, не найдя понимания у брата, Олимпиада и решила привлечь к делу Павсания. Да и поведение ее после смерти мужа наводит на определенные размышления: «Когда же она, услыхав об убийстве царя, поспешила на похороны под предлогом исполнения последнего долга, то она в ту же ночь возложила на голову висевшего на кресте Павсания золотой венец. Никто, кроме нее, не мог отважиться на это, раз после Филиппа остался сын. Спустя немного дней она сожгла снятый с креста труп убийцы над останками своего мужа и приказала насыпать холм на том же месте; она позаботилась и о том, чтобы ежегодно приносились умершему жертвы согласно верованиям народа» (Юстин). Но если посмотреть на это с другой стороны и допустить, что к убийству она отношения не имеет, то и тогда ее поведение будет понятным: одним ударом меча Павсаний вернул ей прежнее положение, сделав царем ее сына. Как она должна относиться к человеку, который покарал того, кто ее страшно оскорбил и унизил? Олимпиада наглядно показывала всем свое торжество, ей просто необходимо было, чтобы все видели, что боги на ее стороне. «Наконец, она посвятила Аполлону меч, которым был заколот царь, от имени Мирталы; это имя Олимпиада носила в младенчестве. Все это она делала настолько открыто, как будто она боялась, что преступление, совершенное ею, будет приписано не ей» (Юстин). А чего и кого ей, собственно, было бояться, ведь царем стал ее любимый и ненаглядный сынок, и из ее действий складывается такое впечатление, что на мнение окружающих ей было глубоко наплевать, главное – она снова царица!
Еще