Город Г…. Константин Скрипкин
стал.)
– Нет, Маш, конечно, я его не оправдываю! Тем более так, по-хамски! Если бы он там… поцеловал тебя или обнял… или погладил как-то… а то сразу хер свой человеку в рот запихивать, как будто здесь все только и мечтают приобщиться к счастью его леденец попробовать. Скотина он, конечно.
– Савраскин, ты что, идиот? Мне не надо, чтобы он меня гладил, целовал и вообще я видеть его не могу, этого извращенца…
– Ну, Маш, по сегодняшним временам он тебе ничего извращенческого и не предлагал, по сути, я думаю, он настоящие свои фокусы чуть позже бы тебе продемонстрировал, если бы ты согласилась… (Степа говорил это все с ухмылочкой бывалого человека, а Машенька слушала, в ужасе округлив глаза.)
– Степочка, не надо больше об этом, пожалуйста, я не хочу это слушать. По мне – он настоящий извращенец, и все. Теперь мне придется уехать, я только не знаю, как объяснить Нелли Жоресовне…
Дальше Степа с Машенькой проговорили полночи, три раза заказывали чай, и все это время Степан убеждал Машу, что ее происшествие не стоит того, чтобы так окончательно менять свою жизнь, а Маша, выслушав от Савраскина все, что касалось его тетрадки и разговора с Франциском, в свою очередь убеждала Степу не уезжать, а говорила, что экзамен принимает еще и Жульен, а он к Степану хорошо относится, и что шанс тут есть, а раз есть шанс, то нужно бороться.
Так они друг друга уговаривали, сидя рядом в одной комнате, и ближе к утру Степа, подчиняясь не мыслям своим, но чувствам, подчиняясь какому-то порыву, ему совершенно непонятному и поднявшемуся изнутри нежданно-негаданно, поцеловал Машеньку, а она, чуть помедлив, ответила ему, сама не зная, что делает, и стараясь не думать ни о чем. Степа целиком отдался своему восхитительному чувству, и они целовались долго-долго, губы у нее было мягкие, теплые и нежные, она так доверчиво раскрывала их навстречу Степе… Самые прекрасные ощущения и мысли переполняли его! Все получалось совсем не так, как он думал об этом, но получалось еще лучше! Так было хорошо, легко, комфортно, светло, как-то непакостливо, а именно хорошо! Степан нежно гладил Машеньку, он, бережно трогая ее плечи, руки, грудь, думал, какая же она замечательная, думал, что он никогда не встречал такой женщины в своей жизни и что он хочет всегда с ней сидеть вот так – целовать ее, обнимать, ласкать и шептать ей на ухо то, что он сейчас еще не решается ей сказать. А еще было желание отдавать… Степа сам не знал, чего отдавать, не понимал, что это такое было, что это лилось из него в нее, наполняя обоих возвышенной легкостью, силой и светом! Он хотел отдавать все… и так было хорошо от этого!
Прошел почти час, прежде чем Степан, подогреваемый очень определившимися уже желаниями и соображениями, что нужно куда-то продвигаться в отношениях, предпринял попытку Машеньку раздеть, но она, как бы мягко очнувшись, нежно отказала ему, сказав, что не готова сейчас и не может так сразу. Еще она сказала, что ни с кем не целовалась так замечательно и что, наверное, Степа прав, и она очень испорченная, так как позволяет себе целоваться с женатым мужчиной, но ей совсем не стыдно, и она не знает почему… Потом они хохотали,