Целую, Кощей. Анатолий Антонович Казьмин
стеллажах и шкафчиках самые различные колбы, пробирки, какие-то странные приборы, а может и не приборы, чучела по стенам, картины, какие-то листы в рамочках, в общем, классический кабинет сумасшедшего ученого.
Сам Кощей восседал в кресле за своим столом и, увидев меня, махнул рукой:
– Давай, Федор Васильевич, присаживайся. Случилось что?
– Здравствуйте, Ваше Величество, да, нет, просто хотел узнать подробнее, что вы там моим бесам за задание дали на счет меча какого-то?
– Вот на счет какого-то тут ты в точку попал, господин мой Секретарь. Есть меч, точно, а вот что он из себя представляет, не понять.
– Да может и ну его тогда?
– Нет, не ну его. А вдруг там вещица ценная, для меня полезная?
Я пожал плечами. Если Кощей загорелся идеей, то его не переубедить.
– Вот что, Федя, я сейчас один разговор затеваю как раз и меча этого касающийся, да и других дел наших интересных, а ты посиди пока, помолчи да послушай.
Я кивнул, а Кощей проорал:
– Гюнтер! Давай-ка сюда нашу красну девицу!
Дверь распахнулась и в проёме показался Аристофан.
– Босс, – кивнул он мне. – Царь-батюшка, – поклон Кощею. – А Гюнтер это… покурить вышел. Я за него. Вот ваша шмара.
Он освободил дорогу и в кабинет вошла та самая чернявая девица, которая хотела отравить участкового. Поклонилась Кощею, мне и замерла у дверей.
– А, Олёнушка! – доброжелательно воскликнул Кощей. – Проходи, проходи. Федя, ну-ка дай Олёнушке, слуге моей верной, вон тот стульчик, что у стены стоит.
Ладно, мне не трудно. Я переставил стул в центр кабинета напротив стола.
– Садись, милая, что стоять-то? В ногах ведь правды нет, – Кощей захихикал, а потом уже повелительно бросил: – Садись.
Девушка села, Кощей тут же щелкнул пальцами и из стула как змеи выскользнули веревки и плотно обмотали свою жертву. А она даже и не сделала попытки вырваться, только обреченно опустила голову.
– Вот такие дела, – заходил Кощей по кабинету. – Видишь, господин Статс-секретарь, она и не удивляется даже, вопросов не задаёт, за какие это провинности её тут связали. А почему? А потому, что вину свою чувствует.
Я ничего не понимал и предпочитал помалкивать, как и приказал мой шеф.
– Ну, раба моя неверная, сама всё расскажешь или пытать тебя надо люто и безжалостно? Лучше, конечно, попытать. Оно и веселей и забавнее.
Девушка вдруг вздохнула и тихо с мукой произнесла, так и не подымая головы:
– Отпусти меня на волю, царь-батюшка. Не могу я больше. Никак не могу. Руки по локоть в крови, а сколько душ невинных загубила, твои задачи выполняя… Верой и правдой столько лет тебе служила… Отпусти, батюшка.
– Верой и правдой, говоришь? Ну, может быть так оно и было, только за верность я награды даю, а не к стулу пыточному привязываю. Так почему же ты здесь оказалась?
– Воля твоя, батюшка…
– Моя, верно. Только не ответила ты мне, бесовка.
Он повернулся