Песнь бича. Макс Брэнд
был лучшим другом Хулио Меркадо и должен был знать о преступных замыслах, вынашиваемых этим негодяем. Но так ничего и не сказал?
– Он все время божился, что ему нечего сказать, – пояснил надсмотрщик.
– Ну тогда ответственность за его смерть лежит на его упрямом языке, а не на моей совести, – решил дон Томас. – Уберите труп.
Он отвернулся от надсмотрщика, который так и застыл согнувшись. Сеньорита Доротея, по-прежнему стоявшая у окна, наблюдала за тем, как убирали тело пеона. Голова его безжизненно склонилась набок, ноги были нелепо раскинуты в стороны. Она слегка улыбалась невинной улыбкой, чувствуя себя совсем юной и неискушенной оттого, что в этом мире ей еще многое предстоит узнать.
Дон Томас поглаживал худые, загорелые щеки, заканчивая каждое движение любовным прикосновением к седой эспаньолке.
– Что ты хотел сказать? – спросил он надсмотрщика. – Ты знал Хулио Меркадо?
– Боже упаси, сеньор, – ужаснулся тот. – Упаси Господь от знакомства с таким негодяем… чтобы я видел его лицо или знал его… Боже упаси от такого знакомства. – И он принялся кланяться, пятясь задом из комнаты.
– Погоди минутку, – остановил его дон Томас. – Что ты хотел?
– Да так, сеньор, ничего особенного. Только хотел сказать, что к нам пожаловал жандарм. Просит позволения переговорить с вашим превосходительством.
– Я не ваше превосходительство, дурак.
– Как будет угодно вашему превосходительству.
– В другой раз не обращайся ко мне «ваше превосходительство».
– Слушаюсь, ваше превосходительство.
Однако дон Томас не рассердился, а наоборот – улыбнулся.
– Надо же, какие дураки! – пробормотал он. – То, что усвоено за несколько веков, невозможно выбить всего лишь одним поколением нового режима… Ладно, мальчик мой, приведи сюда этого жандарма, будь добр.
На самом деле сельская жандармерия, являясь отборными полицейскими силами Мексики, имела право свободного входа куда угодно и когда угодно. И то, что они были свирепы, как псы для травли, а также то, что на них лежала вина за множество кровавых преступлений, ничуть не умаляло, а только усиливало их авторитет. Дон Томас относился к ним как к национальному институту власти, и ему, добропорядочному мексиканцу, полагалось гордиться ими.
Надсмотрщик тут же вернулся в сопровождении кривоногого, приземистого жандарма с исполосованным шрамами лицом. Кривоногий поклонился всем присутствующим, потом, сделав несколько шагов в сторону дона Томаса, отвесил ему отдельный поклон. Не все жандармы так хорошо воспитаны, и Леррас едва не расплылся в улыбке от удовольствия.
– С чем пожаловали?
– Сеньор, – сказал жандарм, – мне нужно поговорить только с вами, наедине.
– Вы и говорите только со мною, – отозвался дон Томас. А когда жандарм бросил взгляд в сторону дона Эмилиано и Доротеи, добавил: – Остальные – члены моей семьи или вскоре ими станут.
Тем временем надсмотрщик уже исчез.
Жандарм замешкался, несколько