У березки я заплакал. Леонид Красников
ко мне царственной походкой направилась высокая, стройная монахиня. Казалось, что она сошла со старинного портрета, на котором художник специально постарался запечатлеть ее неповторимую стать. Но главное в монахине было – духовная красота. Лицо её озарял внутренний свет, тихий и ровный. Особенно поразительны были её глаза, они одушевляли лицо, управляли движением, излучали доброту, силу характера в любящем сердце. В монахине дух властвовал над телом, именно внутренняя красота делала внешне гармоничное истинной красотой. Потрясенный увиденным, я произнес про себя: «Господи, как я Тебе благодарен, что Ты удостоил меня видеть столь совершенное творение!»
Встретила меня монахиня настороженно, даже сурово – мало ли кто приезжает в монастырь, чтобы побеседовать об отце Гедеоне. Но постепенно она потеплела – чувствовалось, что ей интересно вспоминать о дорогом батюшке.
– Батюшка был словно озарен Христовой любовью, – взволнованно начала рассказывать собеседница. – Находясь рядом с ним, я чувствовала, как волны тепла, струящиеся из голубых и выразительных глаз, заполняли мою душу. Лицо его правильное, белое, чистое отражало радость, незлобие и кротость, он был приветлив и ласков ко всем, прост в общении и готов оказывать всяческие услуги. Служение людям отца Гедеона было самоотверженным. В какое бы время к нему ни приезжали, он всегда принимал, жертвуя и сном, и отдыхом. До самой старости батюшка готовил себе самую простую пищу – макароны и картошку, в скоромные дни – с рыбными консервами. Раньше 10 часов утра, до окончания литургии, отец не ел и других благословлял также. Внешне он был среднего роста, ходил медленно, шаркающе, потому что всегда, и летом, и зимой, носил большие валенки, в них и служил…
Матушка вдруг по-доброму улыбнулась и даже с какой-то веселой интонацией произнесла:
– В монастырь я пришла гордой, независимой, и самоуверенной. А тут все прошлое, чем я буквально жила, пришлось в корне ломать. Одним из первых моих послушаний благословленных батюшкой, было чистить туалет. Три дня я отказывалась от этого, крайне неприятного для меня занятия, а потом все же с одной матушкой пошла рано утром и вычистила. Когда батюшка узнал, очень обрадовался: «Я так молился, так Бога молил, чтобы ты не свернула с этого пути! Слава Богу, не сошла». В другой раз, зимой, я при батюшке помогла одной старушке донести в храм ведро воды. У храма батюшка спро-сил: «Тебя кто благословлял? Делай сто поклонов!» Пришлось снять пальто и на снегу выполнить сто поклонов. Так вырабатывалось во мне смирение перед духовным отцом, перед Богом. Теперь я понимаю, что истинное послушание, приносящее душе великую просьбу, должно исполняться несогласно с моим желанием, как бы наперекор себе. Сам батюшка был крайне смиренным, кротость его часто походила на детскую, нежную наивность. Если уж он что-то запрещал, то делал это с тихостью и без конца долго терпел согрешающих в надежде на их исправление. Постепенно и я, с помощью батюшки, очистила душу