Покаяние пророков. Сергей Алексеев
голове, где&то в теменной части, уже горит иссиня-белая лампа. И с усилением ее накала, с ритмом холодеющего сердца наваливался необъяснимый, безотчетный страх.
– Почему? – будто бы спросил Мастер, ощущая, как дух его, уже взбугрившийся у основания горла, внезапно утратил свою пузырчатую шипучую легкость, содрогнулся и начал каменеть, словно раскаленная лава в жерле вулкана, так и не выплеснувшаяся наружу.
Он очнулся от удушья, попытался разжать зубы, открыть рот, чтобы вздохнуть, и ощутил, как лицо – глаза, губы, нос, нижняя челюсть – все закаменело, покрытое чем&то сырым и тяжелым. Первой мыслью было: его опять мучают охранники, втоптали в землю, забили сапогами голову в болотную грязь и бросили умирать. И это осознание насилия заставило Мастера сопротивляться; он не в силах был поднять голову, но дотянулся рукой и стал отковыривать, сгребать вязкую, сохнущую массу. Наугад, скрюченными пальцами он зацепил твердую кромку возле уха и одним движением сорвал с лица облепляющую тяжесть, как коросту.
Перед глазами возникло чужое расплывчатое лицо, и тотчас раздался панический картавый голос:
– Он жив! Доктор! Вы сказали: он уже мертв, – а он еще жив! Он сорвал гипсовую маску!
Мастер сморгнул белесую пелену – рядом с незнакомцем появилась Лидия Игнатьевна.
– Господи…
– Пить, – попросил он. – Воды…
Перепуганная сиделка сдернула с его головы бинт, которым была подвязана челюсть, приложила к губам край стакана, но руки ее тряслись, вода разливалась.
Тогда он приподнялся, высвободил вторую руку, сам сделал несколько глотков, после чего растер лицо, перепачканное гипсом, и мокрую грудь.
– Горит, – пожаловался. – Больно…
В изголовье оказался еще и врач, таращил глаза, мотал головой.
– Не может быть… Консилиум установил смерть…
– А я предупреждал! – прокартавил незнакомец. – Я же вам говорил, следует дождаться трупного окоченения!
Быстрее всех справилась со страхом и паникой Лидия Игнатьевна, схватила полотенце, стала вытирать лицо академика.
– Уйдите отсюда! Все уйдите отсюда! Оставьте нас!
Только сейчас он обнаружил, что на улице свет – должно быть, раннее утро, ибо солнце доставало окна кабинета уже в седьмом часу. И это обстоятельство неприятно его поразило.
– Не хочу, – проговорил Мастер. – Зачем… рассвет? Неужели я…
– Да, уже утро, – уставшим и оттого почти спокойным голосом отозвалась Лидия Игнатьевна. – Как вы мучились, господи… И вроде бы все кончилось, пришел специалист снимать маску…
– Все болит, – признался он. – Почему я не умер?
– Вы умерли… В шесть утра был последний консилиум…
– Почему я… снова жив?
– Это знает лишь Всевышний…
– Мне больно…
– Сейчас позову доктора, поставит обезболивающее…
– Я запрещаю.
– Но у вас опять будут… страшные судороги… На это нельзя смотреть.
– Вы обязаны… исполнять