Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде. Борис Деревенский
его возвращения. Однако прошло минут десять, но Фейяр не появлялся. В то же время через приоткрытую дверь слышалось какое-то движение в комнате, и наконец Корде явственно различила звон стеклянной посуды. Это было в высшей степени странно. Она ещё раз постучала в дверь и громко позвала гарсона; результат тот же самый. Только теперь, употребив все возможные средства, она решилась открыть дверь комнаты и посмотреть, что там происходит.
Экс-гвардеец из Шательро был мертвецки пьян. Он сидел на полу, широко раскинув ноги, уронив голову на грудь, и не опрокидывался навзничь только потому, что прислонялся спиною к упавшему на бок стулу. Рядом валялась стянутая со стола скатерть с остатками пищи, а немного поодаль – откатившаяся пустая бутыль из-под портера. Не привыкшая к подобному зрелищу, Мария поначалу вообразила, что человеку сделалось плохо, и от этого он оказался на полу. Всё ещё не расставаясь со своим узлом, она подбежала к упавшему, который на все её расспросы и предложения помочь подняться тупо мотал головою и бубнил что-то нечленораздельное. Только теперь гостья ощутила исходящие от него винные пары.
Всё же она не могла оставить живого человека полулежащим на голом полу, пусть даже он горький пьяница. Не таково было её воспитание. Отложив свой узел, она подхватила гарсона под мышки и после нескольких сильных рывков сумела-таки поставить его на ноги. Теперь оставалось лишь довести незадачливого бражника до его постели… Право, за этой сценой стоило понаблюдать со стороны! Приезжая нормандская барышня волочит едва ли не на себе грузного увальня, которого видит второй раз в жизни, и который, уронив голову на её плечо, бурчит что-то по-медвежьи вперемежку с иканием и отрыгиванием. Дальнейшее было не менее занимательно. Как только Мария посадила его на кровать, Фейяр вдруг обрёл человеческую речь, и, несмотря на то, что осоловевшие глаза его по-прежнему взирали куда-то поверх собеседника, расплылся в широкой улыбке:
– А-а, матушка моя… Ты всё-таки вспомнила о добром милом Франсуа и бросила своего плешивого ух… ухажёра. И правильно: зачем тебе этот старикашка? Иди ко мне, ми… милая.
С этими словами гарсон обхватил руками голову Марии, быстро приблизил к себе и запечатлел на её устах смачный поцелуй, слышный, наверное, и в коридоре. Корде с возмущением оттолкнула от себя редкостного наглеца, который мешком упал на постель и тут же заснул.
– Это не гостиница, а какой-то вертеп! – воскликнула гостья, вскакивая с кровати и отирая губы.
Она пожалела о том, что вошла в эту комнату и протянула руку помощи тому, кто этого вовсе не заслуживал и, наверное, даже, не очень-то в этом нуждался. Громким хлопком двери за собою Корде дала понять, что считает происшедшее пошлой выходкой, недостойной воспитанного человека. Посапывающий на кровати гарсон не повёл даже бровью. Таков был первый парижский поцелуй нашей героини (она надеялась, что и последний), который возмутил её до глубины души и бросил в краску стыда, несмотря на то, что предназначался он, по-видимому, вовсе не ей.
– Ваш гарсон напился