Миражи Предзеркалья. Роман-мистерия. О лабиринтах и минотаврах плоти, разума и души. Валерий Сабитов
не обошлось без моих личных представлений о спутниках в плавании. Несомненно, моё подсознание постоянно занято экипажем. Непрерывное кружение непроявленных мыслей…
Да, свежерожденная мысль – потенциальный энергетический заряд. Каждый человек пронизан и окутан их тесно сплетённым облаком. Он излучает их, принимает, связывает-развязывает. И тут не нужны слова, способные лишь ограничить смысл. Почему мы, в таком случае, не понимаем друг друга?
Эмоции? Да, чувства препятствуют объединению. И по этой непрозаической причине «Арета» блуждает как будто не по нашей воле. Возможно, требуется предельное спокойствие. Но оно невозможно, пока не выплеснется наружу то, что кипит в каждом.
Наши внутренние картины реальности не совпадают. Ни по глубине, ни по охвату, ни по чистоте. Вот оно, главное – по чистоте. Зеркала наших разумов затуманены, запятнаны, загрязнены. У каждого – по-своему.
Так же различны наши мыслепрограммы. Мы нацелены на разные точки будущего, на разные проекты его достижения. Нам недостаточно одной «Ареты», их требуется пять штук!
Наши тела изменились. Мы внутри иной физики. Тут царят неизвестные законы и постулаты. Возможно, постулатов-аксиом и вовсе здесь нет. А система мышления – прежняя. Вот где парадокс.
Одному с этим не справиться. Надо идти к Агуаре. Он наиболее раскрепощён из всех, менее земной, чем другие трое.
Я присел перед обезьянками, послушал шум морского ветра, пронизывающего мини-«Арету». Пора. Дежурство – дань прошлому, вещь архаичная и бессмысленная.
Люк открылся легко, будто его только что смазали. Трап проскрипел старым деревом; освещение коридора, разделяющего каюты и рабочие отсеки, струится не от фонарей, а отовсюду извне.
Убежище Агуары. Дверь у него особая, склеена из кусочков самых разных деревьев. Не помню, такая она изначально, или стала… Я по-земному постучал. Легонько, пальцами о дерево. Он, как и все остальные, должен спать. Сон принудительный, под гипноизлучателем. Без такого расслабления нельзя, можно с ума сойти.
Ответа нет, и я нажал рукой на деревянную мозаику.
В каюте царит яркий жёлтый свет. Тоже извне. Агуара сидит на смятой постели и смотрит пустым мутным взглядом. Я видел такие лица. Штурман пьян как сапожник князя из чертога. Алкоголя на «Арете» не водится, не загрузили. И какой в вакууме алкоголь?! Откуда здесь взяться бензольным кольцам?
За спиной Агуары, на белой стене, выцарапаны знаки, закрашенные чем-то бурым. Я всмотрелся. Надпись гласит: «Тот, кто умирает до того, как умрёт, не умрёт, умирая». Над неровными буквами чёткий рисунок – кружок и вписанная в него звёздочка. Какая мудрая и актуальная формулировка. Хорошо успокаивает. Если для Агуары уже нет смерти, и он это знает, то для него нет и жизни. Потому и пьян до отключки.
Пьяный и трезвый, мы заряжены противоположно. Что, собственно, и требуется.
Агуара-Тунпа презрел индивидуальность, отождествил её с внешним