«Свет и Тени» «неистового старика Souvaroff». Яков Нерсесов
с Суворовым, приладиться к нему было очень трудно, а потрафить ему всегда и во всем – невозможно. Если затрагивалась его военная слава, то тут он подобно Наполеону, впрочем, как и многим другим выдающимся воякам, был не просто ершист, а крайне нетерпим. Но если в ответ на самую тонкую лесть и похвалу он обычно поворачивался спиной, то когда заходила речь о его непобедимости он тут же становился исключительно любезен. Укоренявшую в обществе его непобедимость он не просто любил, а любил страстно, причем, «…не из тщеславия, а как нравственную подмогу и, так сказать, заблаговременную подготовку непобедимости». Не спроста же, любые разговоры о войне (тем более, о его победоносных походах!) были самой любимой темой его общения!
Почтительный к своим начальникам, добрый к солдатам, он был очень горд, крайне невежлив, невероятно склочен и до грубости заносчив с равными себе по чину и должности «коллегами по кровавому ремеслу», т.е. с теми в ком видел своего конкурента либо соперника. Все понятно: об этом по-военному лаконично и доходчиво как-то высказался «нечаянно пригретый славой» победителя самого Наполеона Бонапарта герцог Веллингтон: то ли «На Олимпе нет места на двоих!», то ли «На вершине нет друзей!»
Повторимся, что особо сильно Суворов не ладил со своими сверстниками-полководцами – Н. В. Репниным, И.П. и Н. И. Салтыковыми, А. А. Прозоровским, М. Ф. Каменским, В. В. Нащокиным, Иваном Карповичем Эльмптом (Иоганном-Мартином фон Эльмптом) (1725, Клеве – 10.5.1802, мыза Свитен, Свитенская волость, Бауский уезд, Курляндская губерния) и др. Всех поголовно он считал бездарностями и ничтожествами и не скрывал этого. Он давал им ядовитые прозвища, сочинял колкие эпиграммы и за глаза именовал, не иначе, как «Ивашками, не знающими ни практики, ни тактики». «О матушке Екатерине может говорить Репнин – всегда, Суворов – иногда, а Каменский – не должен говорить никогда» – порой, язвил Александр Васильевич. Дело дошло до того, что он даже составил записку «Записка А. В. Суворова о службе» (1790 г.), где он перечислил «для памяти» имена всех военачальников, обошедших его по службе, и указал против каждой фамилии свои претензии и неудовольствия к «совместникам».
Остроты эти доходили до адресатов, людей непростых, порой – незаурядных и, зачастую – злых и мстительных. В свою очередь, они до конца своих дней упрямо отказывались признавать выдающиеся военные дарования Суворова, объясняя его победы невероятным везеньем, а при случае не гнушались ему напакостить. Разозленный Александр Васильевич в ответ ерничал: «Каменский знает военное дело, но оно его не знает; Суворов не знает военного дела, да оно его знает, а Салтыков ни с военным делом не знаком, ни сам ему неизвестен».
…Рассказывали, что якобы, порой, дело доходило и до драки!
Так, если верить рассказу сына генерала Воина Васильевича Нащокина (1742—1804), записанному А. С. Пушкиным, однажды (в 1772 либо 1777 гг.?) случился между его отцом и Суворовым