Женщина в жутких розочках. Надежда Георгиевна Нелидова
к дверям, – Екатерина Семёновна торжествующе поднимает редкие бровки. – И ворам придётся устранить вас как нежелательных свидетелей, как досадную помеху. Не исключено, устранять будут с особой жестокостью.
Екатерина Семёновна – опытный страте. Она просматривает возможное развёртывание событий на три хода вперёд. С её фантазией писать бы детективные романы. Глядишь, свободного времени бы поубавилось и денежки к пенсии приросли.
Говорят: предупреждён – значит вооружён. Ещё говорят: пессимист – хорошо проинформированный оптимист. Екатерина Семёновна при всей информированности ухитряется оставаться восторженной оптимисткой.
Она шумно радуется выползшему из изюма червяку: значит, изюм не травленый! Восторгается хрустнувшей в торте скорлупой: значит, кондитер использовал не яичный порошок, а живое яйцо. Особую радость вызывает заплесневевший кетчуп: значит, без консервантов!
В триллерах часто показывают: чтобы человек перетерпел боль (отрезают без наркоза конечность или делают другую какую-нибудь операцию на живом теле), ему дают закусить какой-нибудь подручный предмет. Палку, нож, ветку дерева, кусок резинового шланга, толстый карандаш. Бедняга отчаянно сжимает челюсти: карандаш и зубы скрежещут, ломаются, сыплются.
Когда у нас с Пашей предстоит секс, я также мысленно сильно-сильно стискиваю зубами воображаемый предмет. Я удивляюсь, как Паша не слышит моего скрежета зубовного. Эмаль крошится и осыпается на простыню.
– Леночка, что за студенческая привычка есть в постели? Всюду закаменелые крошки, – пеняет потом Екатерина Семёновна, встряхивая и внимательно просматривая на свет простыни. В квартире не осталось места, куда она не засунула бы свой любопытный пятачок.
«Я дико устала». «У меня нечеловечески болит голова». «У меня эти дни».
Скудный набор дежурных отговорок быстро иссяк. И однажды, глядя в близко наклонённое, сопящее от страсти Пашино лицо (до боли, до рвоты напоминающее рыльце Екатерины Семёновны) я отчётливо сказала в это лицо: «Нет». И упёрлась обеими руками в его грудь.
– Как же так, – заныл Паша. Он ещё не понял всей серьёзности происходящего.
– Хватит. Надоело. Отстань. Насовсем отстань. Навсегда.
У Паши был вид обиженного ребёнка. Мне его стало жалко, я решила его развеселить и растормошить. Приложила его ладонь к верхней точке его живота, к солнечному сплетению. Некоторые думают, там живёт душа. И спросила раздумчиво:
– Слушай, а что, по анатомии, тут у человека находится? У меня это место всё болит и болит, ноет и ноет.
Я думала, он меня поймёт. Он вырвал руку и завизжал:
– Не смей показывать на мне где болит, сколько можно повторять!
Паша страшно суеверен, как все врачи.
Я думала, Паша будет бунтовать, скандалить. Может, даже разведётся после моего решительного и окончательного отказа исполнять супружеский долг. А он… виновато смирился, как