В тени креста. Максим Владимирович Греков
– посольства править, а не за крамольниками рыскать.
– Э-э дьяк, да ты-ж сам и ответил на свой вопрос, – продолжил улыбаться боярин Ласкарёв, – потому ты и нужен на сём деле, что известен своей рассудительностью, да острым умом, и тем, что нельзя тебя ни купить, не запугать.
– Но теперь то, всё…? Сколь трудов, а стал уже не нужен, государь от дела отставил, – уронил Гусев.
– Владимир Елизарович, ты никак отчаялся? А может, ты просто устал?
– Возможно. Но когда твое дело оказывается с тройным дном, тут любой придёт к невесёлым мыслям. Однако, ты тут не за тем, чтобы пустые речи вести? Так? Коли приехал, так уже не темни, говори, как есть, чем могу – помогу, чай не враги мы.
– Иного от тебя и не ожидал, – обрадовался Ласкарёв.
Гусев поднял глаза на Фёдора Ласкарёва. Греку было уже за пять десятков. Сухощавый и статный, Ласкарёв казался даже несколько изящным, как юноша. Уроженец далёкого Константинополя, он был стремителен в поступках, но мягок в жестах, поступь имел плавную почти не слышную – кошачью. Взгляд холодных глаз грека был резок. Речь гортанная и певучая, почти без акцента. И хотя лицо Фёдора было в морщинах, а волосы на голове и в бороде был совсем седыми, сам грек мало походил на степенного старца. – Он был из тех людей, которых прожитые годы не сгибали в гнусного брюзгу, а как будто «натирали до блеска».
– Вот ты, Владимир Елизарович давеча попенял мне, что мол, тайн много, и тут ты прав, возразить мне нечего, но тайны-то они у всех есть. Большие али малые, но есть, иной раз даже и человек тебе знаком, а не знаешь, что за тайну он бережет. У тебя ведь ранее в посольских делах разве так не бывало?
– Ну, там сие, само-собой…, – нехотя буркнул Гусев.
– Да, – подхватил Фёдор, – вот ноне, до государева поручения, ты всё более по иноземным делам радел, однако ведь не всегда было так, сказывают, что по молодости и воинского дела не гнушался?
– К чему это ты ведёшь? – встрепенулся дьяк.
– Да просто к слову пришлось, – как будто простецки, пожал плечами грек.
– Ты, Фёдор Кананович со мной не хитри, чай не малец я, поседел на государевой службе, – с раздражением сказал Гусев.
– Да, что ты, какая уж тут хитрость, – с лёгкой усмешкой ответил Ласкарёв, – просто хотел спросить о делах твоей юности, да о сотоварищах, с кем службу ратную ты нес.
– О ком вопрошаешь? – дьяк прищурил глаза.
– Да вот, хотя бы о твоём былом товарище, об Иване Курицыне, ведь по молодости вместе же на рубежах да заставах не един год провели, али не так?
– Вон чего тебя беспокоит…, – недобро протянул Гусев. – Что ж, была у нас дружба, пока он молод был, да ноне её уж нет, хоть и в одном приказе мы с Иваном, но как ты сам ведаешь, начальным головой у нас его брат, что в ближних людях к государю. Да и сам Иван теперь важным стал, к себе не зовёт, и в гости не заезжает, разошлись наши дорожки врозь.
– То всем давно известно, – продолжил улыбаться боярин Фёдор, – но я хочу спросить о другом: как считаешь, зачем Иван послал Бориса Лукомского в Литву к князю Соколинскому,