Круглый дом. Луиза Эрдрич
ал его осторожно, точно военный трофей, на узкую бетонную дорожку, опоясывавшую дом. Среди моих трофеев были побеги ясеня, вяза, клена и даже разросшийся побег катальпы, который отец поставил в ведерко из-под мороженого и наполнил его водой в надежде, что позднее найдет, куда пересадить саженец. Мне казалось чудом, что этим деревцам удалось пережить суровую зиму Северной Дакоты. Воды им было, наверное, вдосталь, но вот света явно не хватало, да и почвы тоже. И все же каждое семечко умудрилось пустить вглубь густые корни и вытолкнуть на поверхность бесстрашный росток.
Отец выпрямился и потянулся, массируя затекшую спину.
– Ну, хватит, – произнес он, хотя обыкновенно старался добиваться в любом деле безукоризненного результата.
Мне же не хотелось останавливаться, и когда он ушел в дом, чтобы позвонить маме, которая уехала к себе в офис за какой-то папкой, я продолжал искать спрятавшиеся под землей корни. Отец долго не появлялся, и я уже решил, что он по привычке прилег вздремнуть. Вы, наверное, решили, что я бросил копаться в земле – ведь у тринадцатилетнего мальчишки есть дела и поважнее, но как бы не так. Солнце уже начало клониться к горизонту, и всю резервацию объяли тишина и покой, а я только-только проникся важностью задачи изничтожить всех без исключения непрошеных гостей и выдрать каждого с корнем, где скопилась их жизненная сила. И, кроме того, мне казалось важным как можно тщательнее сделать эту работу – в отличие от прочих своих домашних обязанностей, которые я выполнял спустя рукава. Даже сейчас меня поражает степень моего усердия. Я всаживал вилку в землю как можно ближе к тоненькому побегу. Каждое деревце требовало особого обращения: нельзя было сломать растение в процессе извлечения его корневища, крепко засевшего в подземном убежище и не желавшего поддаваться.
Наконец я закончил, тихонько зашел в дом и проскользнул в отцовский кабинет. Взял с полки книгу по юриспруденции, которую отец именовал не иначе как «библией»: «Справочник федерального законодательства об индейцах» Феликса С. Коэна. Моему отцу эту книгу подарил его отец. Рыже-красный переплет был весь исцарапан, длинный корешок потрескался, и все страницы испещрены рукописными пометками. Я читал ее, стараясь привыкнуть к старомодному языку и нескончаемым сноскам. На странице 38 то ли отец, то ли дедушка поставил большой восклицательный знак около выделенного курсивом описания дела, которое, естественно, и меня заинтересовало: «Соединенные Штаты против сорока трех галлонов виски». Наверное, кому-то из них такое название показалось забавным – и мне тоже! Тем не менее я задумался над мыслью, высказанной в других тяжбах и особенно ярко прозвучавшей именно в этом деле: что все наши договоры с правительством похожи на договоры с иностранными государствами. И что величие и сила, о которых мне говорил мой дед Мушум[2], не совсем утрачены, поскольку, пускай и в некоторой степени, они все еще находятся под защитой закона.
Я сидел на кухне, читал и потягивал холодную воду из стакана, когда еще не вполне проснувшийся отец вошел, зевнул и сонно поглядел на меня. При всей своей важности «Справочник» Коэна был не слишком тяжелым, и когда отец подошел поближе, я быстренько убрал книгу под стол и положил на колени. Отец облизнул пересохшие губы и стал озираться то ли в поисках чего-то съестного, то ли надеясь услышать звяканье чайника, или звон стаканов, или звук шагов. Меня удивил его вопрос, хотя, на первый взгляд, ничего в нем не было необычного.
– А где мама? – как бы невзначай произнес он севшим голосом.
Я переложил книгу на соседний стул, встал и дал ему стакан воды. Отец в один присест его выпил. Он не повторил свой вопрос, но мы стояли и, мне показалось, смотрели друг на друга как двое взрослых – словно он вдруг понял, что, читая его справочник по законодательству, я приобщился к его миру. Он сверлил меня взглядом, пока я не отвел глаза. Мне вообще-то уже исполнилось тринадцать. А две недели назад было только двенадцать.
– Может, на работе? – сказал я, стараясь не смотреть на него. Я предположил, что ему прекрасно известно, где мама, что он это выяснил, когда позвонил ей. Я знал, что она поехала к себе в офис, но не поработать. Поговорив с кем-то по телефону, она сказала, что ей нужно съездить забрать какие-то папки. Мама была специалистом по вопросам членства в племени[3] и сейчас, скорее всего, корпела над какой-то петицией, которую ей передали. Вообще-то она возглавляла управление, в котором была единственным сотрудником. В тот день было воскресенье – вот почему в резервации стояла такая тишина. Обычно по воскресеньям ближе к вечеру жизнь у нас замирала. Даже если бы мама из офиса отправилась в гости к своей сестре Клеменс, она бы давно уже вернулась домой готовить ужин. Мы с отцом это знали. Женщины и не догадываются, как много мужчины узнают о них из регулярности их привычек. Мы автоматически фиксируем их приходы и уходы, настраиваемся на их ритмы. Наш пульс синхронизируется с их пульсом, и вот теперь, как и всегда днем по выходным, мы с отцом уже настроились на то, что по маминой отмашке наши внутренние часы начнут отмерять наступление вечера.
То есть, сами понимаете, ее отсутствие остановило бег времени.
– И что же нам делать? – не сговариваясь,
Дед – на языке анишинаабе, группы индейских племен Канады и США.
Административная должность в индейской резервации, связанная с рассмотрением ходатайств о приеме в племя.