Осень Средневековья. Йохан Хёйзинга
возвращаться к этой же теме; она навязывается самим материалом их хроник[244]. Молине сочиняет Resource du petit реирlе[245] [Средства бедного люда]; преисполненный серьезности Мешино раз за разом повторяет предостережения в связи с тем, что народ брошен на произвол судьбы:
О Dieu, voyez du commun l’indigence,
Pourvoyez-y à toute diligence:
Las! par faim, froid, paour et misère tremble.
S’il a péché ou commis négligence,
Encontre vous, il demande indulgence.
N’est-ce pitié des biens que l’on lui emble?
Il n’a plus blé pour porter au molin,
On lui oste draps de laine et de lin,
L’eaue, sans plus, lui demeure pour boire[246].
Воззри, о Боже, на его лишенья
И дай покров ему без промедленья;
Глад, хлад он терпит, нищету и страх.
За нерадивость же и прегрешенья
Он пред тобою просит снисхожденья.
Увы! Его всяк разоряет в прах.
Смолоть свезти – в амбаре нет зерна,
Все отнято: ни шерсти нет, ни льна;
Воды испить – вот все, что он имеет.
В своде прошений, поданном королю в связи с собранием Генеральных Штатов в Туре в 1484 г., жалобы принимают характер политических требований[247]. Однако все это не выходит за рамки вполне стереотипных и негативных сочувствий, без всякой программы. Здесь нет еще ни малейшего следа сколько-нибудь продуманного стремления к социальным преобразованиям; точно так же эта тема перепевается затем Лабрюйером и Фенелоном вплоть до последних десятилетий XVIII столетия; да и жалобы старшего Мирабо[248], «l’ami des hommes» [ «друга людей»], звучат не иначе, хотя в них уже и слышится приближение взрыва.
Можно ожидать, что все те, кто прославлял рыцарские идеалы позднего Средневековья, одобряли проявление сострадания к народу: ведь рыцарский долг требовал защищать слабых. В равной мере рыцарскому идеалу присуще – и теоретически, и как некий стереотип – сознание того, что истинная аристократичность коренится исключительно в добродетели и что по природе своей все люди равны. Оба эти положения, в том, что касается их культурно-исторической значимости, пожалуй, переоцениваются. Признание истинным благородством высоких душевных качеств рассматривают как триумф Ренессанса и ссылаются на то, что Поджо высказывает подобную мысль в своем трактате De nobilitate [О благородстве]. Старый почтенный эгалитаризм обычно слышат прежде всего в революционном тоне восклицания Джона Болла: «When Adam delved and Eve span, where was then the gentleman?» [ «Когда Адаму нужно было пахать, а Еве ткать, где тогда была знать?»] – И сразу же воображают, как эти слова приводили в трепет аристократию.
Оба принципа давно уже были общим местом в самóй куртуазной литературе, подобно тому как это было в салонах при ancien régime [старом режиме][249]. Мысль о том, «dat edelheit began uter reinre herten»[250] [ «что благородство изошло из чистых сердец»], была ходячим представлением уже в XII столетии и фигурировала
Froissart (éd. Kervyn). XII, p. 4;
Ballade 19 // A. de la Borderie.
Masselin.
Маркиз дё Мирабо, получивший прозвище
Ancien régime [фр. –
Jacob van Maerlant.