За веру, царя и социалистическое отечество. Николай Чадович
о смерти его что можешь сказать?
– Наутро мне сотский донес. Дескать, лежит в конце Портомоечной улицы мертвец неизвестного звания без сапог и верхнего платья, а поблизости оседланный конь бродит.
– Истинно так было, – кивнул стоящий рядом сотский.
– Как ты, Торвальд Якунич, дальше поступил?
– Велел сотскому сыск учинить.
– Учинил ты его, славный воин? – Добрыня обратился к Ульфу.
– Недосуг мне было. Я ту заботу десятскому Тудору Судимировичу перепоручил. – Сотский пребывал в столь почтенном возрасте, что давно перестал принимать к сердцу такие вещи, как княжеская немилость или осуждение толпы.
– Тудор Судимирович, отзовись! – обратился Добрыня к толпе.
– Вот он я. – Легкой походкой прирожденного охотника десятский приблизился к телеге.
– Так было, как сотский сказал?
– Ей-ей, – подтвердил десятский.
– Тогда доложи нам, что ты разведал?
– Перво-наперво поспешил я на Портомоечную улицу. Глядь, лежит в канаве мертвый человек. Ликом синь-синешенек. Уста разбиты. Из платья на нем только исподнее. Но справное, из поволоки заморской. Подле гнедой конь ходит. Храпит, мертвечину учуяв. В руки не дается. Еле-еле его укротил. От коня и сыск зачал. Животина приметная, добрых кровей. Стража городовая коня признала.
– А мертвеца? – перебил его Добрыня.
– Опосля и мертвеца. Хотя не сразу. Вельми изувечен был. Да только одному стражнику в память его перстень оловянный запал. Вот этот. – Десятский выставил вперед палец, на котором было надето скромное тусклое колечко. – По перстню только горемыку и признали. В город въезжая, он Властом Долгим назвался, а больше про себя ничего не поведал.
– За смекалку хвалю, – сказал Добрыня. – А перстенек сюда пожалуй. Его надлежит родне покойника вернуть.
– Не подумай, боярин, что я на эту безделушку польстился. – Десятский с поклоном преподнес кольцо Добрыне. – Чуяло сердце, что его сберечь надо. Улика как-никак.
– К тебе, мил человек, упреков нет. Поведай, как дальше дело было.
– Позвал я волхвов и велел поступить с мертвецом пристойно. В помощь своих людишек дал, дабы те погребальный костер сложили. Дымом на небо ушел Власт Долгий.
– Тризну справили?
– Не без того. Пусть и посторонний человек, а дедовские обычаи соблюсти следует.
– За усердие благодарствую. И тебе, Тудор Судимирович, и тебе, посадник, и вам, волхвы. – Добрыня поочередно кивнул всем упомянутым лицам. – Что ты можешь касательно его ран сказать?
– Не имелось ран. Без кровопролития обошлось. Надо полагать, что нутро ему отбили и кости переломали. Весь в синяках да багровинах был. Усердно над ним потрудились, в охотку.
– Как ты сам полагаешь, он хмельное перед смертью употреблял?
– Хоть и мертвый был, а перегаром на сажень разило.
– Бражничают ваши людишки?
– Кто как. Есть такие, что почитай